Шагги Бейн

Всю учебную неделю перед последним звонком желудок Шагги завязывался узлом, и он поднимал руку и самым вежливым образом спрашивал разрешения выйти. Мягкотелый отец Юэн про себя проклинал маленького парнишку, который делал это словно по часам. Поначалу он просил мальчика подождать – еще пятнадцать минут, и учебный день закончится. Шагги, всегда послушный, кивал, поморщившись, и садился, чуть наклонившись набок, всем своим видом показывая, что его одолевает отчаянная, неотложная нужда. Его дергания и пыхтение вскоре начинали отвлекать других детей, и отец уступал.

Потом в учительской мягкотелый отец шутил о том, что шахтерская диета из вареной капусты и мясного фарша может сделать для священников. У вежливого мальчика, единственного, кто знал различие между «разрешите» и «мне надо», случались спазмы желудка почти каждый день в четверть четвертого в течение всего школьного года. Отец Юэн мог часы по ним сверять.

Таким образом Шагги последние минуты школьного дня проводил сидя на низеньком унитазе. Он на всякий случай спускал брюки, но со временем понял, что у него просто несварение. Его жгла желчь предчувствия, усиливающийся страх перед тем, что может ждать его дома.

Прежде Агнес довольно часто оказывалась трезвой, но спазмы так никогда полностью и не прошли. Для Шагги периоды трезвости были мимолетными и непредсказуемыми, упиваться ими в полной мере он никак не мог. Что же касается любой хорошей погоды, то она неизменно сменялась дождем. Так что он давно бросил вести счет хорошим и плохим дням. Измерять ее периоды трезвости днями было все равно что наблюдать, как пролетают хорошие выходные: когда за ними наблюдаешь, они всегда слишком коротки. И потому он перестал считать.

Мальчик не помнил, как в нем произошли эти перемены.

В какой момент спазмы прекратились и все изменилось, было неясно. Он помнил, что возвращался как-то раз домой из школы в ноябре и остановился перед калиткой – он всегда останавливался. Все маленькие приметы говорили ему о том, что его ожидает дома. Этим вечером занавески были плотно задернуты, чтобы не впустить холод, свет включен. Его желудок ожил в надежде. Шагги чуть-чуть приоткрыл входную дверь, чтобы услышать, что происходит внутри. Он знал, к чему прислушивается. Стенания и плач предвещали плохую ночь, ее тесные объятия и жуткие рассказы о мужчинах, которые ее сломали. Если же раздавался звук гитар и грустное меланхоличное пение под музыку кантри, то теплое дерьмо начинало смачивать его трусы.

Если его мать разговаривала по телефону, это не всегда было плохой приметой. Тогда ему приходилось протискиваться в пространство между входной и противосквознячной дверью и внимательно слушать, затаив дыхание, интонации ее голоса, прижимая ухо к холодному рифленому стеклу. Чтобы заполучить выпивку, она не всегда плакала, или кричала, или глотала слова. Она могла уже быть пьяной. Выпитое делало ее чрезвычайно вежливой, она начинала говорить с притворным милнгевийским прононсом и обилием многосложных слов. Она вытягивала губы и использовала слова вроде «определенно» и «прискорбно».

Это были худшие приметы. Агнес оплакивала свои потери, но все еще была далека от бессознательного состояния. Она сажала его и рассказывала свои истории, только при этом она злилась, а не грустила. Держа перед собой пачку окурков, она проводила пальцем по телефонной книге и заставляла его набирать номера, которые зачитывала.

– Пять-пять-четыре, шесть-три-три-девять.

Мальчик, прижимая трубку к уху и слушая гудки, надеялся, что никто не ответит. Лицо у него серело, когда в трубке раздавался незнакомый голос.

– Слушаю?

– Здравствуйте. Бога ради, извините, что беспокою вас. – Агнес одобрительно кивала ему со своего кресла. – Я ищу человека по имени мистер Кам Маккаллум.

– Кого?

– Кама Маккаллума, – повторял мальчик. – Он жил в Деннистауне между девятьсот шестьдесят седьмым и девятьсот семьдесят первым. Он работал кондуктором автобуса в Ист-Энде, на маршруте между Джордж-сквер и Шеттлстоном. У него была сестра по имени Рени, которая вышла замуж за человека по имени Джок.

Голос, сбитый с толку этой до странности подробной информацией, отвечал:

– Извини, сынок, здесь нет никаких Камов Маккаллумов.

– Понятно. Спасибо огромное, сэр. Извините, что побеспокоил.

Агнес раздраженно шипела из гостиной и заставляла его звонить следующему Маккаллуму в справочнике.

Совсем плохо становилось, когда они находили того, кого искала Агнес. Человек на другом конце провода говорил:

– Кто это? Я – Кам Маккаллум. Что вам надо?

Сердце мальчика падало.

– Понятно. Не могли бы вы подождать минутку, мистер Маккаллум. Я передаю трубку.

Брови Агнес недоверчиво взлетали. «Это он?» Мальчик прикрывал ладонью микрофон и кивал.

– Хорошо, – говорила она, беря кружку с лагером и новую пачку сигарет. Он подавал ей телефон, как послушный секретарь, и Агнес устраивалась так, словно мистер Маккаллум мог увидеть ее. Держа новую сигарету длинными пальцами, она подносила трубку ко рту.

– Ты сссукин сссын, – шипела она вместо представления.