Шагги Бейн

– Хочешь поиграть с моими лошадками? – спросила Анни. Она внимательно наблюдала за ним, но он отрицательно покачал головой и напустил на себя равнодушный вид. – Мамка присылает мне их на Рождество и Пасху. Иногда она присылает точно такие, как и в прошлый раз, а потому я знаю, что ей это до лампочки.

Анни залезла на одну из узких кроватей.

– Вот, смотри: твоя мама заплела для меня у него гриву. – Она протянула Шагги малиново-розового пони. У лошадки была длинная фиолетовая синтетическая грива и такой же хвост, они были аккуратно заплетены и заканчивались бантиком из пластиковой клипсы от хлебного пакета. Анни схватила несколько других пони и спрыгнула с кровати на пол. Они все были из разноцветной пластмассы, у каждого нарисованы длинные ресницы и веселые улыбки.

– Ты бери Ириску, Сахарную Вату и Цветочка, а я – Ягодку, потому что она моя любимая. Остальные хотят украсть у Ягодки ее хорошенькие заколки для волос, но она самая быстроногая.

Пластмассовые пони напоминали толстеньких игрушечных собачек, но Шагги смотрел на них, как на волшебство. Анни позволила ему играть с лошадками, сколько его душа пожелает. Они разговаривали высокими мультяшными голосами, гоняли лошадок по покрывалам, расчесывали их гривы крошечными щеточками так, что пластик начинал трещать от статического электричества.

В конце концов Анни надоели пони, она забеспокоилась и заерзала. Ее тонкая рука принялась искать что-то под кроватью. Из-под розовых кружевных оборок она вытащила пепельницу из устричной раковины с кучкой сигаретного пепла. В пепельнице лежали два или три окурка. Анни приоткрыла окно, закурила кривую сигарету, чуть-чуть затянулась и выпустила дым в щелку. Она кивнула в сторону отца.

– Извини, у меня от него нервы расшатались.

Она предложила влажный окурок Шагги. Он надул губы и церемонно покачал головой. Анни пожала плечами и с глухим стуком соскользнула на пол, держа окурок в зубах.

Шагги гнал Сахарную Вату за Ягодкой по манежу из магнитофонных кассет, когда Анни вдруг спросила:

– Шагги, ты правда трогал письку Джонни Белла?

Ушибленная сторона его лица снова вспыхнула, когда он вспомнил Бонни Джонни, мальчишку из стиральной машины. Ему вдруг захотелось бросить игрушки девочки, оттолкнуть их от себя, словно они были свидетелями его грязных дел.

– Нет, – солгал он.

– Ну и как? – спросила она, словно и не слышала его ответа. Сигарета свисала из уголка ее рта, пока она лепила на бок пони наклейки в виде звездочек. Она делала это с выражением обыденности и скуки на лице, автоматически, как любой состоящий в профсоюзе труженик.

– Я сказал: никогда.

Она крепко зажмурила левый глаз, защищаясь от едкого дыма, поднимающегося от сигареты.

– Ну и хорошо. Я бы тоже сказала, что никогда. Но я трогала письки. Трогала у мальчишек О’Хини и у Франа Бьюканана.

– Но тебе всего девять лет! – сказал Шагги. Он теперь отодвинулся от пони. – А те мальчишки учатся в старшей школе.

– Мне десять с тремя четвертями. – Анни выдохнула длинную струйку дыма и добавила к ней идеальное изящное колечко. – Они меня просто затащили туда, где на старой шахте стоят лебедки, и дали хлебнуть «Бакфаста»[87].

– И ты не сказала отцу Барри? Их бы за это полиция упрятала в тюрьму.

– Нет. – Анни загасила окурок и положила голову на кровать – теперь она успокоилась. – Оно того не стоило. «Бакфаст» – чистая дрянь.

Ее беззаботность потрясла Шагги. Он снова подумал о матери, о том, как она побывала здесь с отцом Анни и его никотиновыми пальцами. Он знал, ей здесь жутко не нравилось, но все равно она пришла. Его вдруг обуяла ярость.

– Ты почему это сделала? – набросился он на Анни. – Почему девчонки всегда позволяют мальчишкам делать то, что тем захочется?

Ее сиреневого цвета пони грациозно скакал кругами. Анни теперь оторвалась от игры и впервые за это время не знала, что ответить.

Снаружи залаяла немецкая овчарка. Шагги почувствовал, что весь передвижной дом накренился, когда собака поднялась и спрыгнула с крылечка.

– Чо за херня! РЭМБО! Рэмбо!

Анни перепрыгнула через кровать и выскочила из крохотной спальни. На стоянке началась потасовка: две собаки с визгом и рычанием сошлись в схватке.

Шагги больше не хотел здесь оставаться. Он не хотел больше притворяться, что нет ничего зазорного в том, чтобы играть в девчоночьи игры или трогать мальчишек в начальной школе за их грязные места. Он не хотел походить на лимонадную девочку. Он не хотел быть похожим на Агнес. Он хотел быть нормальным.

Он поднялся на ноги и взял свой рюкзак. Анни кричала на Рэмбо, требовала, чтобы он отпустил другую собаку. Он слышал быструю невнятицу из телевизора – скачки продолжались. Шагги не хотел представлять себе Агнес в этом доме, он не хотел думать о том, как этот мужик лапает ее никотиновыми пальцами, как она потом заплетает Анни косы – и все за банку теплого «Спешиал Брю».

Это так разозлило его, что он расстегнул молнию на рюкзаке и сунул туда двух пони.