Шагги Бейн

По пути домой Агнес не раз пропевала вежливое «с добрым утром», проходя мимо усталых, сутулых женщин, отправлявшихся в город на уборщицкие заработки. Уборщицы потирали золотые крестики, висевшие на их шеях, и бормотали тихое «наше вам», не глядя на нее. Чем могла заниматься уважающая себя католичка, возвращающаяся домой в сей непотребный час, они даже и представить себе не могли. Они с подозрением относились к этой женщине, у которой ранним утром были накрашены губы, а на длинных ногтях сверкал свежайший лак цвета секса. Мужчины, которым повезло до сих пор иметь работу, поднимали глаза и улыбались, проходя мимо Агнес. Они, желая ей доброго утра и воровато подмигивая, пытались спрятать от ее глаз свертки с ланчами, приготовленные их женами.

Вернувшись домой, она засовывала украденную шоколадку под подушку Шагги, а потом с поцелуем и чашкой чая с молоком будила его и отправляла в школу. В ногах кровати Лика она оставляла его комбинезон, выстиранный и вычищенный после вечерней смены. Мальчики молча лежали в разных кроватях, смотрели друг на друга, слушая, как она подпевает утреннему радио. Никто из них не моргал, опасаясь разрушить волшебство.

Агнес проработала в ночные смены всего месяца два, когда познакомилась с ним – рыжеволосым быком. Он был не похож на остальных. Остальные таксисты имели вид уже смирившихся со своим положением мужчин, лучшие годы которых остались позади, время, проведенное за баранкой, привело к разрушению их тел, обильные шотландские завтраки и ужины в закусочных оседали на их талиях, как овсяная каша. В конце концов такси скручивало их плечи дугой и вжимало головы во вторые подбородки. Те, кто слишком долго работал в ночные смены, становились призрачно-бледными, их единственным цветом была слабая розацеа[92] – следствие многих лет пьянства. Это были те самые мужчины, которые украшали свои пальцы золотыми кольцами с изображением соверенов и получали тщеславное удовольствие от того, как сверкает металл, когда они крутят баранку. И это, конечно, напоминало ей о Шаге.

Когда рыжеволосый в первый раз вышел из своей машины, она старалась не таращиться на него. Он, видимо, недавно сел за руль. Плечи у него были прямые, а румянец на щеках свидетельствовал о том, что время он проводит на солнце и свежем воздухе, а не в темных пабах за кружками золотистого стаута. Пока он, высокий, широкоплечий, заправлялся соляркой, она наблюдала за ним – он стоял там, стройный и гордый. Он покачал такси сильной рукой с бока на бок, его рыжие кудри сияли под мигающими флуоресцентными лампами. Он не вздрогнул, увидев ее, как, случалось, вздрагивали другие, но и не улыбнулся. Она сидела за стеклом, сложив руки на груди, словно ждала любовника, который забыл приехать за ней. Она просунула ему сдачу в лотке, он пробормотал слова благодарности и вернулся в свое такси.

В следующий раз он появился несколько недель спустя. На сей раз она заговорила с ним, когда он еще и к окну не успел подойти.

– Вы не так давно за рулем, верно? – сказала она с напомаженной улыбкой, предупредительно выдвинув для него лоток.

– Извиняйте, – сказал он, возвращаясь к реальности из своих мыслей. – Я вас не слышу за стеклом.

Агнес отметила его грубоватый шотландский, мягкую напевность Стратклайда[93]. Она продолжила на идеальном английском:

– Я просто спросила, не новичок ли вы среди таксистов.

– С чего это вы вдруг задаете такой вопрос чужому человеку? – демонстративно спросил он, от его дыхания холодное стекло между ними запотело.

Улыбка сошла с лица Агнес.

– Просто здесь бывает много таксистов. Вы мне кажетесь более… жизнерадостным, чем остальные.

Он на говорящую собаку посмотрел бы с меньшим удивлением.

Она неловко продолжила:

– Знаете, мне просто кажется, что на вас это занятие, долгая езда, все эти трудные пассажиры не наложили заметного отпечатка.

– Думаете, в людях разбираетесь?

Этот вопрос застал Агнес врасплох. Теперь она замолчала. Рыжеволосый с громким металлическим звоном опустил несколько монет в лоток.

– Пинту молока и белый хлеб. Хлеб формовой, а не простой. И обязательно свежий. И не помните его в этой штуковине. – Он показал на ее лоток.

Агнес потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя, наконец она встала. Пройдя половину пути до полки с хлебом, она оглянулась проверить, смотрит ли он на нее, но рыжеволосый уставился себе под ноги, словно у него на туфлях была написана какая-то история. Он дышал своим лошадиным носом, она видела, как поднимаются и расправляются его плечи, а потом падают. Вид у него был усталый, больной и усталый. Вернувшись к окну, она положила плоский пакет молока в лоток и просунула ему. Он взял его своей лапищей. Теперь она уронила в лоток хлеб, и только тогда он опять заговорил.

– Вы помнете мой хлеб. – Агнес ошарашенно посмотрела на него. Хлеб легко проходил, если немного нажать, но мужчина снова возмутился, его щеки порозовели. – Я вам говорю: не запихивайте его сюда.

– С ним ничего не случится. Он сразу же восстановит свою форму.