У соседей снова разгорелся сыр-бор. Наверное, сестер дона Мигеля Андреа и Магдалену, живших с ним, вывела из себя очередная выходка Исабеллы. У сестер и без нее забот хватало по горло, – им приходилось вкалывать постирушками в чужих домах, заниматься шитьем, чтобы подработать деньги на погашение долгов брата домовладельцу, мяснику дону Хуану Навасе и ростовщикам. Приемную дочку, которую они приютили после смерти ее матери Анны Рохас, бывшей пассии брата, – с условием, чтобы помогала им, оказалась просто взбалмошной нахлебницей и отягчила положение семьи, и без того с трудом сводившей концы с концами.
Орудж-бей уже привык к этим скандалам. Ему было не до них. Он жил мечтой о возвращении на родину, и перед глазами всплывали, из-за черной череды последних дней, сквозь мельтешение множества чужих лиц, событий, давние забытые видения, кроткие глаза матери, горы и долы, зеленые весенние луга…
Он повезет и Анну…. Если удастся вырваться отсюда… чтобы Анна напоминала его матери мир, который покинула юная католичка Химена, ставшая мусульманкой Зейнаб…
А что скажет Фатима? Как посмотрит на
Прощай, Алигулу-бей. Ты прикипел сердцем к Испании. У тебя здесь жена, очаг… И ты, Буньяд-бей, оставайся с миром. Спуская деньги в картежном азарте, пируй, веселись с махами, куртизанками… Твой рай – там, в трактире, в карете, за карточным столом…
А мне здесь не жить. Да, я знаю, что меня там ждет. Да, на моей совести кровь Гусейнали-бея. Я готов ответить, я скажу правду, истинную правду. И сыны рода моего Баят поймут меня. Я выполнял наказ шаха. Пусть решают. Милуют или карают. Я не останусь на чужбине.
Шум у соседей улегся.
Только из таверны внизу доносились изредка хохот и возгласы запоздалых гуляк.
Ему уже чудился звон корабельной рынды…
А людей, которых он ждал, не видать, не слыхать.
Тревога нарастала.
Он не знал, что полчаса тому назад люди
В этот момент раздался стук в дверь. Орудж-бей подошёл к двери…
Мне привиделся во сне каменный Командор. Приснилось, что я нахожусь с Орудж-беем в его комнате, и вдруг мы услышали тяжелые звуки шагов. Казалось, это шаги Командора.
Орудж-бей подал мне знак, чтоб я спрятался за дверью. Я не слышал, что он говорит, но страх охватил меня.
– Кофе или чай? – раздался над головой голос любезной стюардессы.
– Ничего. Верните мой сон.
Она не поняла, и поставила передо мной на откидной столик чашку столь любимого европейцами кофе.
От кофе исходил запах… лука.
Что-то подсказывало мне:
Оказывается, запах лука исходил из салона самолета. Потомки Эспинозы были рядом.
Шаги стюардессы звучали устало и тяжело, как поступь Командора.
Я уже не боялся.
Я был на родине!