– Мистика! Ведь должно быть убеждение! Понимание истинности пути! Цели!
– Все в воле Господней… – Орудж-бей старался сохранить невозмутимость.
– Люди беспомощные всегда кивают на Бога…
Неофит отозвался сухо:
– Такие моменты не переварить обыденному сознанию…
И посоветовал молодому критику сходить в церковь и помолиться, прежде чем затевать дискуссии на божественные темы, иначе кто-то захочет отправить его к праотцам.
Антагонист вскочил с места:
– Я готов хоть сейчас постоять за свои слова в поединке!
Он был вдрызг пьян.
Орудж-бей не возражал, попросив отсрочить поединок хотя бы на пару часов. Благородная сдержанность его была замечена доном Гаспаром, явившимся сюда с Исабеллой. Гаспар вывел молодого тепленького полемиста из трактира, усадил в свою карету и отправил восвояси. Вернувшись, он подсел к дону Хуану.
– Вы вели себя как истый кабальеро, – сказал он. – Окажите мне честь выпить с вами.
Так началось их знакомство.
Позже он имел возможность пообщаться и с Исабеллой, когда речь зашла о литературных трудах ее отца, Орудж-бей сказал, что читал
– Как вы думаете, дон Хуан: он действительно великий писатель? Мы-то знали его как неудачливого интенданта… Мне кажется, папа движим жаждой славы… Вернее, тщеславием, подвигнувшим его взяться за писательство. Ну, это покажет время… А пока он обездолил мою мать, двадцать лет продержал ее в своей фазенде…
Орудж-бея покоробило, что юная Исабелла так отзывается о своем отце, но не стал читать ей морали. Ограничился признанием:
– Не люблю перебарщивать с вином… Ибо тогда людьми правит не воля Господня, а наущения сатаны…
Соседи по столу не разобрались, в чей огород брошен камушек. Подумали: намек на недавнего пьяного полемиста. Но, на самом деле, он имел в виду Исабеллу. Ибо только человек с помутившимся разумом может так отзываться о своем отце.
Через несколько дней, спустившись в трактир на первом этаже своего нового пристанища, Орудж-бей случайно увиделся с доном Мигелем. Их познакомил Гаспар Эспелата.
После легкой закуски на стол подали вино. Разговор зашел о пересудах, связанных с Сервантесом. Писатель посетовал на критиков. Между прочим обмолвился, что
Орудж-бей, сообщив, что смотрел спектакль в королевском театре, не преминул заметить:
– Я не знал, что турки и мусульмане столь глупы и безжалостны…
Автор
– Да и я тоже. Пока не попал в плен…
Орудж-бею пришлась по душе моментальная реакция. И он решил показать, что тоже не лыком шит.
– Надеюсь, вы – не Ламберто?[68]
Дон Мигель заерзал на стуле.
– Нет, сударь. Мне больше подходит роль Мадригала.[69]
– Сдается мне, что ему суфлирует один восточный господин. Посол Персии, скажем…
После этих слов дон Мигель, явно раздосадованный, поднялся из-за стола, надел шляпу:
– Честь имею.
И длинные ноги понесли его тощую фигуру к выходу.
Гаспар проводил писателя взглядом, ему стало смешно:
– Между нами говоря, к такой долговязой фигуре никак не подошло бы женское платье… – и захохотал.
Орудж-бей вторил ему.
Его ждала еще одна встреча…
Бродя по берегу Эсгевы, он увидел даму в черном, она подошла. Та самая, которая передавала ему платок Анны.
– Донна Анна интересуется, забыли ли вы тот платочек или нет?
– Скажите ей, что ответ она может услышать из первых уст. Если пожелает. Вот адрес, – протянул ей бумажку с адресом.
Дня через два он снова прогуливался у реки с доном Гаспаром, разговор зашел о Персии. В тоне неофита сквозила ностальгия. Дон Гаспар сказал, что понимает чувства друга, но не видит к тому оснований, ибо он прежний
Вот-вот, именно! – бросил чтец реплику. И продолжил:
Орудж-бей поинтересовался, кто автор.