Шаги по...

Зло – когда перед глазами враг, а потом, – вроде, как и жалко…. Людей жалко! Люди ведь! Что потом с ними стало?!

…А…  А на Параде Победы тоже…. Ребята вернулись, говорили, – первым под стены бросили личное знамя Гитлера, а последним – знамя власовской армии.

Вот как! И тут последние! Да!..

…Я, вот, думаю…, – дядя Витя повернулся ко мне, – Я вот думаю! На Парад шили форму индивидуально каждому. За неделю сшили! Сталин сказал тогда: «Подать списки участников Парада Победы по «коробке» от каждого фронта! А в коробке 20 на 20 – 400 человек! Во, как!..

Да чтоб рост не ниже 176 и не мене двух орденов. К вечеру списки подали. Ни тебе мобильников, ни тебе интернета!.. Успели!

Или Панфиловцев в полушубки одели за неделю. Это же 15-17 тысяч полушубков из живых баранов сделать надо!..

…Я это к тому, – как думаешь, – успеют к Олимпиаде подготовиться? Или как?.. Да!..

…Не успел я тогда на картошку. Да и дом к зиме не успел подготовить. Япония…  Тудыт её!.. Бомба ещё эта!.. Жалко их!.. И так бы сдалась эта – Япония!.. А может, и «нет»!..

…Самураи! Eти их! Для них, почитай, своя земля тоже – Мать родная.

…Не попал на Японскую! Нога!..

…Потом ехал, – где шел!

Ох! Раззор, раззор кругом! Страшное дело – четыре года мужики ничего не делали! Заледенена земля наша! Душой заледенела! Как и не было детей у неё! Поплакала Земля! Ох, поплакала! Всех приняла! И правых и неправых! Дети, однако, её!

…А к Новому году здесь был. Вот так же сидел тут.

Дядя Витя похлопал по лавочке.

– Дядя, Витя! А как ты их отличаешь. У тебя же ещё одна медаль «За отвагу», – я показал на вторую медаль.

– Эта?! Эта за Днепр! Ну, не за Днепр… за всё. За то, что не утонул. За то, что продержались до своих. Что не дал себя убить. За Днепр!

Мы ведь не «за что», – мы за себя воевали. За землю нашу – Мать. Да и свою мамку жалко было. Убьют, ведь, изревётся, поди, вся! Сердце разорвёт. Да и опять же, – на земле без мужика трудно. Себя для неё беречь надо!

Бабы, конечно, посильнее мужиков будут!.. Сцепят зубы и!..

Они всё выдюжат, но с мужиком на земле сподручнее. Да и Земле спокойнее, когда по ней мужик ходит.

…А ведь никто бы не смог «фашисту» башку к пяткам-то развернуть, кроме нас! Никто!

Видел я американцев там! Воевали! Так!.. Плохого не скажу!

...Да и англичане!.. Ребята говорили – те тоже там были!..

...Что уж там делали!.. Не знаю!.. Врать не буду!

...Да и то…  для них эта война чужая. А мы Европу на выдохе прошли. Как вдохнули под Сталинградом…, так и не дышали. Я вот только дома и выдохнул. И то, – не сразу. Сплю, – а сам не сплю. Всё ждешь чего-то, ждёшь…. Да…а…а! Во сне!.. Ждёшь!..

…А много нас тогда под Прагой стояло! Много! Разное судачили!.. Хорошо, что дальше – к Ломаншу не пошли!

…Не…е…е! Никто! Ох, силён был! Силён, злыдень! Чё они вообще к нам попёрлись?

…Не знаю! Затуманило людям голову! Морок кто на них наслал что ли?

…А как отличаю? Да никак! Эта – за Днепр. Эта – за ногу.

…Молодой был ротный-то! Вот горе родным! После Победы, ведь…

Дядя Витя о чём думал, смотрел своими выцветшими глазами вдаль.

– А ты знаешь, может, и не от их пули нога болит. Может, просто старость уже пришла? Етит её!.. А?..

Друга иметь положено

–  А ты, знаешь, у нас в деревне всегда было положено друга иметь.  Вот не просто так: вместе бегать, а друг! Не знаю, с каких времен повелось, но так было всегда.

У нас до сих пор даже в армию только вдвоем берут. Военкомат знает… Против слова никогда  не скажут. Это, конечно, если разногодки.  Если по одному призыву, то… Ну, тут само получается…

Мы сидели на берегу  одной из сибирских рек. Сергей, ровесник, из местных, крепкий, высокий, подтянутый мужик, с крупными руками и крепкой шеей, рассказывал о жизни. О своей жизни. О жизни тех, кого знал, кого помнил.  Рассказывал о том, как устроен этот мир в его голове.

И мне казалось, что со смертью человека мир становится другим. Уходя человек что-то забирает из него, а мир, потеряв, ищет как бы и в ком бы  сохранить придуманный, выстраданный, понятный когда-то, кем-то мир: мир человека, которого уже нет.

Остаются дети, дома, деревья... а мир?.. Наверное, уже не прежний!

Другой. Без того человека, который в нем был, жил, любил, строил...

– ... Вот у меня батя, покойный. Ушли они в армию с другом: Василием Петровичем Шошиным в сороковом.  А в сорок первом… Сам знаешь.

...Были они в одном пулеметном расчете. Оба –  и есть расчет. Батя-то у меня... повыше меня будет. Да и дядя Василий тоже был не маленький. Крепкие были. Что да как там –  на войне было, не рассказывали. Никогда не рассказывали. Сколько не просили… В сорок первом они в село и вернулись. Оба.

Оба ушли и оба пришли. Батя –  на костылях. А дядя Василий –  слепой.

Зимой пришли. Под новый год.  Вот как!

...Потом, правда, батя стал ходить, но только с палкой. Так всю жизнь и проходил. Как он говорил – "с «подпоркой»".  Всё смеялся: « Я,» – говорит, –  «за семьдесят лет этих палок стер… километры.» Я пацаном был –  никак понять не мог, как можно палку об землю стереть?