А он и не думал бежать – сидел, опустив плечи, покрытые мурашками, и не отрываясь смотрел, как у его ног из-под земли выбираются растревоженные дождем червяки. Они задыхались в почве, заполнившейся водой, и стремились уползти подальше от норы, душившей их. Наверное, Ромка испытывал такое же мучительное желание вырваться, но не мог себе этого позволить. Внутренней свободы у него сейчас было меньше, чем у безмозглого червя.
Дразня нас, над двором носилась стая маленьких птиц, мне не удавалось их рассмотреть, да я и не сильна в орнитологии. Наверное, они тоже грелись и сушили перья. Гигантский шар, в который собрались пернатые, будто плавился под вернувшимся солнцем и менял форму, то вытягиваясь, то снова сбиваясь плотнее. Мне хотелось показать их Ромке, но он так глубоко погрузился в свое горе, что не увидел бы сейчас неба.
– Я схожу за кофе, – предложила я, глядя на его прибитую дождем макушку. – Надо хоть согреться…
Он ничего не ответил, но взглянул на меня исподлобья так, будто я бросала его погибать в трясине. Я тут же передумала:
– Ладно, обойдемся.
Кажется, он не услышал меня, потому что заговорил о другом:
– Меня она любила.
Эта фраза явно требовала продолжения… Внука Тамара Прохоровна любила, а кого – нет? Милу? Она подарила ей какое-то платье, но это не говорит о любви… Его маму? Вот это более вероятно. Павел был ее младшим сыном, наверняка она цеплялась за него душой, а Светлана не просто забрала его, но и увезла за тридевять земель. Матери пришлось тащиться за ними из привычного климата в южное пекло, а у нее уже и давление повышенное, и прочие радости… За что Тамаре Прохоровне любить Светлану? Но если б я спросила напрямую, Ромка мог сообразить, что подставляет самого родного человека, и замкнулся бы.
Оставалось надеяться, что он разговорится сам, и я только кивнула:
– Любила. Я заметила.
– Я похож на папу, – пояснил он. – Наверное, поэтому.
Похоже на правду, подумала я. Все опять возвращалось к Павлу… А если матери было известно о нем больше, чем брату и остальным? Чем-то ведь Тамара Прохоровна хотела поделиться с Артуром… Не доверять ей Павел не мог, мать же всегда на стороне сына. Или он боялся ее осуждения? Жаль, Артур не успел забежать к ней…
С Ромкой я не собиралась делиться этими соображениями. Просто сказала:
– Ты и сам по себе чего-то стоишь. Она любила тебя не только потому, что ты напоминал ей сына в юности.
Ромка усмехнулся, не скрывая горечи:
– Чего-то…
– Ну, это я неловко выразилась.
– Нет, это как раз точно. Я и сам не знаю, что представляю из себя. Чего хочу…
– А кто это точно знает в нашем возрасте? – возразила я. – У меня тоже что ни день – планы меняются.
На самом деле мое будущее проступило из тумана довольно ясно, когда Артур Логов пообещал взять меня помощницей, чтобы натаскать как следует перед поступлением на юрфак. И я как-то разом успокоилась. Но та душевная зыбкость, которую испытывал Ромка, хорошо помнилась…
Еще недавно я сочиняла тексты, полные туманной философии, к которой так склонны неокрепшие умы подростков. Обклеивала стены своей комнаты собственными рисунками и вырезками из журналов, воображая себя дизайнером интерьеров. Даже репетировала за закрытой дверью, видя себя на сцене. За что я только не хваталась, пытаясь уловить свое будущее.
Так что я не пыталась сейчас скормить утешительную ложь. И, похоже, мой голос прозвучал убедительно, ведь Ромка посмотрел на меня с надеждой:
– Правда?
– Это всеобщая беда. А может, естественный процесс… Надо спросить Артура, быстро он нашел свое призвание или тоже болтался по жизни, как мы все?
Я старалась говорить спокойно, чтобы не переиграть, это всегда вызывает отвращение. Даже маленькие дети на самом деле терпеть не могут, когда с ними сюсюкают, что уж говорить о подростках… Ромка слушал меня, не дергаясь, значит, мои слова не так уж раздражали его. Или он только делал вид, будто слушает?
Внезапно лицо его перекосилось – он увидел что-то за моей спиной. Я быстро обернулась: двое парней с лицами мучеников выбирались с носилками из узких дверей подъезда. В непроницаемом мешке явно лежало тело Тамары Прохоровны. Кое-как протиснувшись, они направились к фургону криминалистов мимо нас, даже не обратив внимания.
Ромка вскочил, но я схватила его за руку, чтобы не бросился к бабушке. Людей из органов лучше не раздражать выплесками эмоций, им чуждых… Не стану утверждать, что они вообще им не свойственны – я-то видела, что творилось со следователем Логовым! – но во время работы в них что-то переключается, и эти парни становятся настоящими биороботами, способными ковыряться в трупах и травить при этом байки. Они могли что-то ляпнуть при Ромке, если б он стал болтаться под ногами, нечто такое, чего ему не удалось бы забыть никогда. Я не желала ему этого.
Даже если он и в самом деле тот, кто им нужен…