Шакалы

И точно, стоило Фокину остаться одному, как к нему начали подходить незнакомые люди, чокаться бокалами с шампанским, представляться, говорить всякие пошлости. Один здоровенный мужик сжал его локоть, дохнул перегаром и прошептал: “Хайль!”

С обеда Фокин поехал не домой, а в контору. В своем скромном кабинете переоделся, когда, робко постучав, на пороге появился Сергей Батулин.

— Здравствуйте, Семен Петрович, как прошел обед?

— Привет, Серега, обед прошел нормально, меня чуть было не приняли в нацистскую партию, да чистого бланка под рукой не оказалось. Ты этому старому лидеру Орлову звонил?

— Зачем? Парня доставили, все нормально.

— Следовало позвонить, мол, мы свое слово держим. Они что же, тебя на этом крючке всю жизнь держать будут? А Гурова мы все равно уберем и поднимем такой крик в газетах, мол, авторитеты сводят счеты с лучшими офицерами милиции, что ничего пенсионер нам не сделает. У него есть агентурные подходы к разбойникам, у меня они тоже имеются. Шепнем, что стрелок из другой группировки, они между собой толковище затеют, им будет не до нас с тобой.

— Семен Петрович, вы говорили, что я вам понадоблюсь, приказывали дождаться, — в обращении к шефу он постоянно сбивался с “ты” на “вы”.

— Поедем на кладбище, покажу тебе скромную могилку, через дней десять под ней заберешь чемодан с баксами.

— А когда именно, как я узнаю?

— Тебе позвонят.

— Кладбище, могилка, проще встретиться в центре, в толпе да поменяться чемоданами, — рискнул возразить Батулин.

— Лучше, чтобы домой принесли, но посредник рядом с кладбищем живет и ехать в город не желает. И основания у него для того достаточно серьезные.

Поехали не на роскошном “мерседесе” Фокина, а на скромном “москвиче” охранника. Батулин понял, Фокин не желает афишировать поездку. Митинское кладбище располагалось сразу за Кольцевой, кажется, в тех краях и прописка была московская. Пошел восьмой час, шоссе уже пропустило основную массу дачников, проезжали последние грузовики да деловые, у которых не было ни утра, ни вечера, ни даже ночи.

У ворот кладбища машину оставили, купили какую-то рассаду, цветочки с клубнями, и с пристойно-скорбными лицами вошли внутрь. Любое кладбище, даже не имеющее вековой истории, мраморных роскошных памятников и тенистых аллей, все равно действует на нормального человека успокаивающе, напоминая, мол, и тебя не минует обитель сия.

— Дорогу запоминай, — сказал на ходу Фокин. — Крайняя левая до самого конца, — и пошел чуть впереди.

Зачем-то и водитель-охранник поперся, но Фокин его не остановил, а Батулина это дело не касалось. Шли они довольно долго, люди встречались все реже, вскоре вообще аллея опустела. Для посетителей, в основном женщин пожилых, уже наступил вечер.

— Дерево видишь? — указал Фокин на развесистое дерево неизвестной Батулину породы. — Ориентир. За ним шагов пять.

Он подошел к скромной могилке с жестяным крестом и скромной дощечкой, на которой довольно коряво было написано имя и фамилия какого-то Якова Ямщикова.

Фокин оглянулся, опустился на колени, перекрестился, копнул заготовленной палкой землю, сказал:

— Взгляни.

Батулин присел радом, тоже перекрестился. Выстрела, который походил на хлопок, он не услышал, пуля вошла ему в затылок. Батулин завалился на бок, вторая пуля пронзила висок, она была уже ненужной, но в каждом деле существует определенный порядок.

Фокин поднялся, на своего ближайшего помощника даже не взглянул, оглянулся, отряхнул брюки.

Охранник-убийца тщательно протер пистолет, сунул его под труп. Инсценировать самоубийстве никто и не собирался.

Возвращались другой дорогой, говорили о постороннем. Только усаживаясь в “москвич”, Фокин сказал:

— Твоя баба все еще спит?

— Уверен, — ответил убийца, — она после трех стаканов отключается часа на четыре.

— Выпей, ложись рядом, пусть она поднимется первой, позовет тебя опохмелиться. Это она хорошо запомнит. Хотя я не думаю, чтобы тебя беспокоили, но на всякий случай.

Вернувшись в Москву, Фокин вновь переоделся в смокинг и отправился в ресторан, затем в казино, где его прекрасно знали, и с десяток людей могли искренне подтвердить любые его показания.

* * *

Гуров твердо решил: его задача не уйти от киллера, не убить его, а захватить живым. Он почти наверняка ничего не знает, заказ поступил от третьего посредника. Однако сыщик был убежден, захват киллера — сильный психологический удар. Фокин уверен, человек ничего не знает, но в любой уверенности существует трещинка. А вдруг? Не должен знать и не может. А вдруг?

И тут у сыщика появилась шальная, глупая идея, а что, если инсценировать его, полковника Гурова, убийство? Старо, как колесо телеги, ни один профессионал, пока достоверно не убедится, не поверит. Не ложиться же Гурову в гроб и не устраивать похороны? Это издевательство над десятками приятелей и сотнями сослуживцев, этого ему никогда не простят. Оперативная комбинация — одно, а святыня — понятие иное. Однако колесо телеги, как ни старо, крутится до сегодняшнего дня, возит картошку, капусту и арбузы с дынями. Нахальный, грубый ход — тоже ход и требует ответа.