Шакалы пустыни

Томное это дело — речной круиз. За последние годы Катрин успела отвыкнуть от подобных скоростей. Плыли медленно — сдерживали двигающиеся берегом сухопутные части, да и вообще против течения не очень-то разгонишься. Кормили на флагмане вовремя и прилично, в остальное время шпионка препиралась с Дикси по поводу порядка отведения собакам отхожих мест, слушала рассказы блистательных французских военных о не менее блистательных подвигах и наблюдала, как гражданин Денон[9] делает беглые зарисовки берегов. Кое-что об этом уникальном мастере пера-карандаша, академике Парижской академии живописи и вообще крайне интересном человеке удалось отыскать в закромах памяти (откровенно говоря, в самых-самых дальних чуланчиках). Знаменитый Денон[10] — это о нем как-то упоминала Фло — кажется, в музей ходили в поиске творческих идей для оформления чего-то эксклюзивного, заказанного подруге. Вот этот дядька — мягко-ироничный, круглолицый, с почти детской пушистой шевелюрой, начавший лысеть и тщательно скрывающий свое аристократическое происхождение, и был — в смысле будет — первым директором Лувра. Но пока он об этом, естественно, не подозревает, торопится увидеть все египетское, зарисовать и открыть древние заморские тайны темному французскому народу. Ну, или не только народу, поскольку он человек со связями и есть подозрение, что слегка коллега по шпионскому ремеслу. Скорее всего, БЫЛ коллегой, новая власть ему не настолько доверяет, хотя от гильотины он счастливо увернулся, снова в фаворе, а теперь еще и знаком лично будущему императору.

Но пока он рисует, неутомимо и увлеченно. Катрин казалось, что сама она в почтенном полувековом возрасте будет куда менее любознательной и деятельной. (Если вообще дотянет, сочтет уместным доживать, ибо на тот момент возраст лучшей половины… Ни единой мысли о запретном!)

Тянулись по правому берегу утесы, густо испещренные точками и черточками — выходами катакомб. В толще обрыва темные отверстия казались гнездами угрюмых, давно вымерших стрижей. Солнце ломало тенями жесткие границы: светлый мир и черные провалы в камне. Такими они ложились на бумагу альбома — черно-белые штрихи, необъяснимо сохраняющие и простор яркого солнца, и мрак мертвых червоточин. Качество рисунков и уровень художника оценить было затруднительно. И покойный Ричард, и Фло довольно часто объясняли подруге всякие художественные тонкости и нюансы. Катрин все понимала и, в общем-то, могла поддержать разговор на столь творческие и интеллектуальные темы, но в глубине души осознавала — военно-шпионские мозги совсем под иные тонкости заточены. Но никто же не отнимал у служивой девушки права зрительского восприятия!

Художник на борту «Неаполя» заставлял бумагу запоминать время: вот год одна тысяча семьсот девяносто восьмой оглядывается на прошлую эру, а всего через двести лет этот рисунок и сам станет знаком ушедшей эпохи. Не волшебство ли? «Суета сует, все суета и томление духа»![11] — как сказал один утомленный человек не так далеко от этих берегов. Сказал интересно, хотя… «Было у него 700 жен и 300 наложниц» — пыталась припомнить Катрин. «Или наоборот, личным составом там наложницы преобладали? По идее, наложницы дешевле в эксплуатации. Тьфу, что за ересь в голову лезет?»

Шпионка погрозила Дикси, которая, задрав морду, наблюдала за кружащимися над флагманской дахабьей птицами и вынашивала безумные планы охоты на летающую дичь, мечты явно надрывающие слабый собачий разум и уже заставляющие для облегчения нервного психического напряжения пристраиваться под борт. Крысо-собака немедленно сделала вид, что «ничего подобного, просто задние лапы разминаем».

— Как думаете, в каком каменном склепе этой бесконечной катакомбы мучается тень наибольшего здешнего грешника? — не оборачиваясь, внезапно спросил художник.

— Нижний ярус, светлая вертикальная расщелина, левее ее, — не задумываясь, ответила Катрин.

Денон на миг обернулся:

— Отчего подобная уверенность?

— Я не уверена и вообще не готова настаивать на непременном наличии этой самой грешной души. Просто так подумалось.

— Странно, и я на эту пещеру обратил внимание. Веет из нее чем-то жутким. Кажется, мы с вами, Катрин, встречали немало грешников и узнаем цвета портьер на окнах их апартаментов.

Шпионка промолчала. Штрихи продолжали сами собой ложиться на желтоватую плотную бумагу. Пятнышко «грешно-левого» провала давно уже увековечилось несколькими точками рисунка, но мысли все возвращались к той пещере. Рисовальщик молчал, не отвлекался, только птицы и мачты шуршали крыльями и снастями. Дикси задирала острую морду, топорщила усы, вновь преисполнившись дерзновенных мечтаний о поединке с огромной птицей.

— Мадам Катрин, ваши мысли далеки от сих незатейливых набросков, — не оборачиваясь, отметил Денон. — Скучнейшее занятие наблюдать за созданием путевого альбома?