Шакарим

По странному стечению обстоятельств Абая поддержала матушка Ботантай, вдова Кудайберды. Была она, как известно, резким, прямым человеком. «Как я только не грубила родным мужа, — каялась она после смерти Кунанбая. — Говорила, что мы остались сиротами, нам никто не помогает в делах. Но они терпели резкие слова, уважая нас. Мой язык доставал и до Кунанбая. Я ведь обвинила его в смерти Амира. Но после ухода Тате аруахи наказали меня, я ослепла. Тогда я пошла на его могилу, обняла надгробие, просила прощения. Взяла землю, потерла ею глаза. После этого стала видеть, мешает только бельмо на одном глазу. Тате был мусульманином, помогал бедноте. И он будет рад, если вы, вместо того чтобы зарезать весь скот на ас, накормите бедноту».

Отказавшись от проведения аса, Абай еще больше укрепил казахов во мнении, что он для них — человек-загадка. «Потомки Кунанбая просто вносят раскол в народ, — говорили обыватели. — Хотят весь год кормить бедняков. Но помогут бедноте — останутся недовольными богатеи, не приехавшие на ас. Невозможно угодить и тем, и этим».

Люди, рассуждавшие в подобном духе, были, вероятно, по-своему правы — такова особенность кочевого мышления. Казахи не могли взять в толк, как можно не провести тризну, не зарезать жертвенного коня. Но Абай был выше разумом. Он понимал, что на самом деле имеется цивилизационный конфликт. Традиция устраивать ас нисходит к тюркским корням казахского народа. Это древний тенгрианский обычай, пришедший из тех глубин веков, когда тюркские предки поклонялись Вечно Синему Небу, аруахам (духам предков) и Богу Тенгри. В XIX веке в условиях кризиса кочевого способа хозяйствования, испытывавшего известное давление со стороны оседлого земледелия, проведение аса способно было разорить любую кочевую семью. И Абай, отказавшись от очень затратного старинного поминального обряда в пользу мусульманского пожертвования неимущим, надеялся хотя бы таким образом остановить действие обременительной традиции. Ссылка на ислам, призывающий к скромности поминальных процедур, лишь обнажила конфликт тенгрианских и исламских традиций, который длился с незапамятных времен и протянулся до наших дней.

В том, что в казахской духовной сфере по сей день уживаются и тюркские, и исламские элементы, есть особый смысл. Играет свою роль архетип памяти, который не позволяет забыть ни о той, ни о другой религии.

На самом деле в хозяйстве Абая было достаточно средств для проведения аса. Но он давно задумал очистить в горниле своих нравственных исканий мировосприятие целого народа. И решил начать с себя, словно предчувствуя апокалипсис кочевой цивилизации, грянувший в первой трети XX века.

С 1887 года в течение двенадцати лет подряд Шакарим избирался бием и постоянно действовал на уровне волостных и старшин в решении различных конфликтных ситуаций.

Это не мешало быть вовлеченным в своего рода литературный процесс, который выстраивался вокруг Абая. Турагул писал («О моем отце Абае»): «…наступили годы, о которых можно сказать, что это было время просвещения. Отныне в беседах не было иных тем, кроме познавательных. Главным среди нас был Шакарим. Мы слушали Абая, как прилежные ученики, и, подобно шакиртам (ученикам) мусульманского медресе, спорили бесконечно об истине».