Шах и мат

На этот раз ее голос прозвучал сухо:

– Это ваша биография… А дело, которое?..»

– Которое меня привело сюда? Вот: инженер Брагин, мой лучший друг, погиб неожиданно и странно. Интересуюсь подробностями.

Карие глаза опять взглянули беспокойно:

– Обратитесь к следователю. Я ничего не знаю. Следователь знает больше.

Беркут облокотился на ручку кресла и спросил:

– Курить разрешите? То, что знает следователь, меня не интересует. Меня интересуют другие детали…

– Спрашивайте, – сказала она с видом жертвы, откидываясь к стенке дивана.

Беркут помедлил. Затем, закурив папиросу, спросил в упор:

– Сколько времени вы замужем за инженером Брагиным?

Вопрос попал в цель: вдова Брагина вздрогнула от неожиданности, но сейчас же овладела собой. Кружевной платок приблизился к глазам, слезинка скатилась вниз:

– Полгода…

Ее голос прервался.

В голосе Беркута не было ничего похожего на сочувствие, когда он спросил:

– Где вы познакомились с ним?

Карие глаза снова выглянули из-под кружевного платочка:

– В Берлине. Он приезжал туда…

– По делам службы… знаю… Вы – немка?

– Нет, русская…

– А каким образом вы попали в Берлин?

– Но…

– Вы – эмигрантка?

– Мой отец – эмигрант…

– Вот как… Он генерал ваш отец?

Снова невольная дрожь, рука Анны Ивановны вздрогнула:

– Да, но я не жила вместе с отцом, мы – чужие друг другу…

– Так…

Минута молчания. Беркут опустил глаза вниз: его очень заинтересовал узор ковра. Затем снова неожиданный вопрос:

– Кто был этот человек, который вышел отсюда, когда я вошел?

На этот раз женщина рассердилась:

– Это вас не касается! Я вообще не знаю, по какому праву…

Карие глаза расширились, в них замерцали странные огоньки.

Беркут медленно встал, наклонился над ней. Затем ровным голосом, обыденными интонациями:

– Любовник?

Вдова Брагина вскочила, задев при этом Беркута:

– Вон! Если вы явились меня оскорблять… Я…

Она заплакала в кружевной платок, прислонившись к дивану.

– Не плачьте, – сказал снова Беркут. Ни брезгливости, ни сожаления не было в его спокойном голосе.

– Не плачьте, – повторил он, – это мешает допросу, мне некогда утешать вас.

– Вы еще осмеливаетесь…

Что-то мелькнуло в глазах Беркута, его голос стал жестче:

– Послушайте, перестаньте наконец… У меня серьезное дело… Сядьте и отвечайте серьезно…

– Не хочу…

– Вы не ребенок.

– Все равно…

– Я – не ваш любовник, чтобы выносить ваши капризы.

Из-под платка раздался заглушенный смех:

– Тем приятнее…

Папироса сломалась в сжатых пальцах Беркута. Он наклонился вперед:

– Если вы сейчас же не бросите этих штук, я вынужден буду позвонить по телефону…

Из-под кружевного платка показалось розовое лицо:

– Куда?

Он шепотом сказал короткое трехсложное слово.

Мгновение они смотрели в глаза друг другу. Затем, сев, она сказала спокойным тоном:

– Спрашивайте…

– Так лучше, – пробормотал Беркут. Он мельком отметил стоявший в глубине несгораемый шкаф, выдвинутый ящик письменного стола и лежавший на столе портфель.

Ровным и спокойным голосом он задал ей еще десять вопросов, каждый аккуратно отмечая в записной книжке. Затем так же спокойно приподнялся и сказал:

– Вы обязуетесь никуда не уезжать, не предупредив меня об этом. Мой телефон 5–67–89. Если я узнаю, что вы уехали, вам же будет хуже…

Кружевной платок к концу разговора превратился в лохмотья. Его беспощадно теребили узкие пальцы с заостренными отлакированными ногтями. Анна Ивановна Брагина покорно сказала:

– Хорошо…

– Еще один последний вопрос: кто он, этот ваш любовник?

– Этого я не скажу…

– Вы скажете.

– Нет…

– Вы скажете.

Рука Беркута сжала узкие розовые пальцы.

– Пустите, мне больно…

– Ну?

Шепотом она сказала:

– Инженер Вельс, технический советник английской миссии.

– Благодарю вас, – сказал Беркут, выпуская руку.

Он поднялся и небрежно сказал:

– Я зайду к вам на днях…

Обернувшись на пороге, Беркут добавил:

– Если кто-нибудь узнает о нашем разговоре… Хотя бы этот ваш Вельс… Помните, я не шучу… А жить вам предстоит только один раз…

Она кивнула головой.

Спускаясь по лестнице, Беркут пробормотал:

– Я так и знал…

Больше он ничего не сказал. Его губы были плотно сжаты, когда он садился в вагон трамвая, глаза смотрели спокойно в лицо кондуктору, когда он ровным голосом сказал:

– Две станции…

Глава IV. Две пары глаз плюс один браунинг

Беркут вернулся поздно ночью домой. Он плотно запер дверь, внимательно осмотрел замок: все было в порядке. Положив перед собой на стол вынутый из кармана браунинг, Беркут сел к столу и вынул из кармана крошечный сверток, тщательно завернутый в бумагу. Закурив папиросу, он бережно развернул сверток и положил на стол прядь рыжих волос, вынутую из бумаги.

Серые глаза Беркута внимательно и неподвижно уставились на прядь волос.

– Рыжие, – сказал он вполголоса.

Затем, хлопнув рукой по столу, повторил:

– Рыжие…

Откинувшись назад, он ярко припомнил лицо сгоревшего друга, лицо инженера Брагина:

– Высокого роста, сухой, с неукротимой волей к работе и творчеству…

Что-то вроде нежности заблестело в глазах Беркута. Затем они сразу стали снова холодными и твердыми: он взглянул на прядь волос и снова припомнил: