Шахматы без пощады

Запомнилось еще немало деталей Олимпиады. Я собирал подписи игроков, участников Олимпиады под воззванием за освобождение заложников ~ членов моей семьи, оставшейся в СССР. Не все шло гладко. Советского Союза боялись во всем мире. Под разными предлогами поставить свою подпись под гуманитарным воззванием старались уклониться уроженцы Швеции, США… Интересный случай произошел с командой Ирака. Обычно я подходил к каждому игроку в отдельности, просил подписать. Это увидел человек с военной выправкой, по-видимому, руководитель команды Ирака. Он взял у меня лист для подписи — как я понял, чтобы я не приставал к членам его команды, а через часик вернул мне его со словами: «Я, — он произнес это с ударением, — я подписал!» Я с благодарностью вспоминаю урок, преподанный мне иракским полковником. Оказывается, в мире демократии есть люди, которые боятся иметь собственное мнение. А в тоталитарном мире бывают люди, которые имеют свое мнение и охотно и резко выражают его…

Мне вспоминаются в этой связи мои взаимоотношения с голландским гроссмейстером Яном Доннером. Интересный человек, воспитанный в духе левосоциалистических идей. Пожалуй, первый красочный рассказ о нем я услышал в середине 60-х годов. Он выиграл турнир в Венеции в 1967-м году, получил помимо денежного приза дорогое ювелирное изделие и публично, в резких выражениях заявил, что подарит его в фонд борьбы против американцев во Вьетнаме. Впрочем, к Соединенным Штатам Америки у него было непростое отношение. Об этом я узнал позже.

Впервые мы установили с ним товарищеские отношения во время турнира на Кубе 1969 года. Я трижды играл на Кубе, начиная с 1963 года. Замечал ухудшение с каждым годом ее экономического положения. Вспоминаю год 1963-й. Я выиграл Мемориал Капабланки, получил довольно большую сумму денег. Пошел в гаванский универмаг «Эль сигло» купить что-нибудь для своей жены. Заглянул в отдел женской одежды, выбрал несколько блузок; продавщица в роли манекенщицы по очереди надела каждую и прошлась мимо меня. Потом я сказал: «Заверните, я беру все». «Нет, это невозможно, — ответили мне. — У нас карточная система, одна блузка — это полугодовая норма!» Это было мое первое близкое знакомство с экономическим положением Кубы.

Однако Олимпиада 1966 года была проведена на Кубе образцово. В наши дни, когда спортивные соревнования привлекают тысячи и тысячи людей, требуется большой, отлично слаженный коллектив работников, их обслуживающий, нужны немалые финансовые средства. Страна с тоталитарным режимом способна удовлетворить этим требованиям. Способна выделить крупные средства в порядке рекламы своей формы правления. Я участвовал более чем в дюжине Олимпиад, но на моей памяти организация соревнования в Гаване — одна из лучших.

И вот три года спустя я снова играю в турнире памяти Капабланки. Я вижу на улицах измученных людей, женщин в порванных чулках, видавшие виды машины. Автобусы ходят круглые сутки. В них, я замечаю, ночуют люди. По-видимому, бездомные. В отеле «Гавана либре» барахлят кондиционеры, еда несвежая. Я начинаю ходить на обед в столовую советского торгового представительства. По моему совету и Доннер стал вместе со мной посещать советскую столовую. Простая обстановка у советских, еда простая, но отравиться нельзя, все свежее. Вряд ли левый социалист Доннер вывел какие-либо политические заключения из проблем нашего питания в Гаване…

Мой первый турнир в Голландии, в Вейк-ан-Зее, 1968 год. Я выиграл первые семь партий. Последнюю, седьмую — у вероятного конкурента — Таля. За три тура до конца мне уже обеспечено первое место. Я получаю поздравительную телеграмму от принца Клауса. Очень приятно, по-моему, для любого шахматиста. Но у Доннера свое мнение. Он говорит мне: «Принц Клаус — немецких кровей. Поэтому его не любят в Голландии. И вот таким образом он пытается завоевать популярность». И не пришло в голову Доннеру, что бороться за популярность нужно было не столько Клаусу, сколько шахматам. При поддержке именитых людей, в том числе и принца Клауса!

Во время соревнований 1968—71 годов я познакомился, вошел в хорошие отношения с одной семьей в Амстердаме. С их помощью я открыл счет в голландском банке. И при каждом удобном случае старался послать деньги на этот счет. Напомню, что в то время иметь счет за границей советским было запрещено. Нарушая этот запрет, я вел себя явно не так, как подобало члену компартии. Выиграв какой-то турнир, я обменял деньги, и на руках у меня оказалась банкнота 1000 гульденов. Во время Олимпиады в Скопле 1972-го года я передал эту банкноту Доннеру и попросил отдать ее семейству Кадлубиков в Амстердаме. Что он и сделал. А лет через 5 социалист Доннер спросил меня: «А что, ты уже тогда планировал бежать из СССР?»