Шахнаме. Том 1

Писцу приступить повелели к письму;
⁶⁹³⁰

Немало пришлось потрудиться ему. Восславил он Бога — зачин был таков:
«Он был и пребудет во веки веков.
Он зла и добра, бытия Властелин.
Рабы мы, нас много — Йзед же один.
Его начертания правят судьбой;
Над нами вращает Он свод голубой.
Он, звезды зажегший, луну и зарю,
Да благоволит к Менучехру-царю!
В час пира, как месяц, ласкаешь ты взгляд,
⁶⁹⁴⁰ В час битвы ты, словно губительный яд.
Преграды крушишь, булавою разя,
Народ охраняешь, злодеям грозя.
Ты стяг Феридуна вздымаешь в боях,
Воинственных тигров кидаешь во прах.
Ударишь копьём — и гора сметена,
Рассыпалась в прах у копыт скакуна.
Рукой справедливой ты правишь везде,
Лань с тигром заставишь забыть о вражде.
Весь век свой тебе я служить был готов,
⁶⁹⁵⁰ А мне ведь сто двадцать минуло годов.
Все больше блестят камфарой волоса —
Такой мне послали венец небеса.
Твой раб, я летел, опоясавшись, в бой,
Сражался с нечистой ордою любой.
Кто всадника видел такого, как я,
Искусного в скачке, в метаньи копья?
Дрожь витязей мазендеранских брала,
Лишь палицу я отвяжу от седла.
Не будь я на свет столь могучим рожден,
⁶⁹⁶⁰ Не будь я средь витязей всех вознесен —
Погиб бы весь мир, как ладонь опустев,
От змея, что взмыл над рекою Кешеф[234].
Как степь меж горами, он был шириной,
Как путь меж двумя городами, длиной.
Везде трепетали при мысли о нем,
Стояли на страже и ночью и днем.
Уже не оставил он птиц в небесах,
Зверья не оставил в дремучих лесах.
Огнем он дохнет — сокол валится вдруг,
⁶⁹⁷⁰ Он яд изрыгнет — все сгорает вокруг.
Он пастью хватал и орла налету;
Спастись от такого невмочь и киту.
Весь люд разбежался, и скот уведен,
Остался хозяином, краю — дракон.
Когда увидал я, что нет никого,
Кто мог бы, сражаясь, осилить его —
На помощь я силу Йездана призвал,
Сомненья и робость из сердца изгнал.
Во имя Того, Кем земля создана,
⁶⁹⁸⁰ На слоноподобного сев скакуна,
Взяв бычьеголовую палицу в путь,
Лук взяв на плечо, щит повесив на грудь,
В дорогу пустился я, гневом объят.
Пусть грозен огонь, но могуч и булат!
И каждый навеки прощался со мной,
Узнав, что на змея иду я войной.
Гляжу: предо мною дракон-великан,
Весь в космах, свисающих, словно аркан;
Из пасти раскрытой, как древо велик,
⁶⁹⁹⁰ Пал наземь, чернея, драконий язык.
Глаз каждый кровавым прудом багровел:
Увидев меня, люто он заревел.
Почудилось мне, государь, в этот миг,
Как будто груди моей пламень достиг.
Клубился густой, непроглядный туман:
Казалось, вокруг грозовой океан.
От рева дракона дрожала земля,
От яда — Чин-морем вдруг стала земля.
Я клич, словно яростный лев, испустил,
⁷⁰⁰⁰ Как должно героям, исполненным сил.
Я выбрал одну из губительных стрел
С алмазным концом, и вложил в самострел.
Так метил я в змея стрелою попасть,
Чтоб разом сколоть вредоносную пасть.
Стрела ее сшила, быстра и метка.
С испугу не спрятал дракон языка,
И тотчас второю стрелою язык
Пришил я к земле. Змей забился и сник.
В драконову пасть я прицелился вновь,
⁷⁰¹⁰ И хлынула бурно багровая кровь.
Он ринулся яро — схватиться со мной.
Взмахнул я рогатой своей булавой
И вмиг, слоновидного тронув коня,
Всей силою, влитой Йезданом в меня,
Ударил по темени так, что дракон,
Упал, будто глыбой с небес поражен.
Огромную голову я сокрушил,
И яд полился, как бушующий Нил.
Ударом уложен он был наповал;
⁷⁰²⁰ Горой его мозг над землею вставал:
Кешеф заструился багровой рекой;
Вернулись на землю и сон и покой.
Сбежался народ, что скрывался в горах;
И славил меня, и рассеялся страх.
Весь мир был победой моей изумлен —
Лютейший был мною повержен дракон!
Мне в радости каждый бросал самоцвет,
Единоударный — прозвал меня свет.
Вернувшись, я глянул на тело свое:
⁷⁰³⁰ На нем развалилось кольчуги литье,
И конская также распалась броня,
И яд отравлял еще долго меня.
С тех пор на полях той сожженной земли
Одни только тернии злые росли.
А если поведать, как шел я в поход
На дивов, — посланье к концу не придет.
И в этих и в прочих сраженьях не раз
Я головы вражьи косил, разъярясь.
Куда б ни направил я вихря-коня,
⁷⁰⁴⁰ Лев бегством спасался, завидя меня.
Давно уж седло мне — престол вырезной,
А конь мой ретивый — земля подо мной.
Весь Кергесаран, как и Мазендеран,
Моей булавою во власть тебе дан.
Я вспомнить не смел про отчизну и дом,
Жил счастьем твоим и твоим торжеством.
Но в битвах удару моей булавы,
Рукам и плечам богатырским — увы! —
Теперь уже силы былой не дано;
⁷⁰⁵⁰ Спина великанья согнулась давно,
И стала рука для аркана слаба;
Меня, опрокинув, связала судьба.
Достойному я уступаю черед,
Заль пояс и палицу ныне берет.
Как я, он врагов твоих станет косить,
Отвагой и силой твой дух веселить.
Таит он желанье одно — пред тобой,
Владыка, падет он с горячей мольбой —
Желанье, в котором бесчестия нет,
⁷⁰⁶⁰ Которое правый приемлет Изед.
Согласья хотим твоего испросить:
Мы слуги, негоже нам дерзкими быть.
Ты слышал, о царь, покоривший весь свет,
Что Залю торжественно дал я обет;
Когда он с Эльборза примчался со мной,
Я клятву принес перед целой страной —
Любое желанье исполнить сулил,
И вот предо мною он сердце излил.
Примчался, кровавые слезы точа,
⁷⁰⁷⁰ От дрожи костями о кости стуча.
«Повешенным пусть меня видит Амол, —
Сказал, — лишь бы ты на Кабул не пошел!»
У птицы на круче высоко он рос,
Вдали от людей, одиноко он рос.
Вдруг месяц кабульский предстал пред юнцом —
Чарующий тополь с душистым венцом;
Не диво, что разум утратил мой сын;
Пусть гневом его не казнит властелин.
Так тяжко любовь ему душу томит,
⁷⁰⁸⁰ Что жалость внушает несчастного вид.
Безвинный, не мало он вытерпел бед —
Затем я и дал тот священный обет.
Я с трепетом сына вручаю тебе.
Когда у престола падет он в мольбе —
Так действуй, как должно тому, кто велик;
Не мне поучать властелина владык.
Одна мне на свете отрада — мой сын,
Опора одна, утешитель один...
Привет миродержцу и витязям всем
⁷⁰⁹⁰ От Сама-бойца, чей родитель Нейрем!»
Посланье готово, все сказано там;
Дестану вручает послание Сам.
Заль вышел и ногу заносит в седло,
И пенье трубы далеко поплыло.
Он витязей славных с собою берет,
Готовых стремительно мчаться вперед.
И Сама Единоударного стан
Покинув, несется к столице Дестан[235].