Шахнаме. Том 1

Во «Введении» к поэме Фирдоуси говорит о поисках необходимой для его версификации основы — рукописной копии прозаического мансуровского шахнаме, иначе новоперсидской «Ходай-наме», созданной в Тусе в 960 г.

Разумеется, иметь в своем распоряжении рукопись, копию только что выполненного огромного труда, было нелегким делом для частного лица, не обладавшего неограниченными возможностями. Друзья, заинтересованные в деле (по тексту «Введения» «один друг»), доставили ему желанную копию, и работа Фирдоуси получила необходимую основу. Совершенно очевидно, что речь шла о новоперсидском своде, а не о пехлевийском оригинале «Хватай-намак». Фирдоуси, как мы убеждены, не знал графики пехлеви и не мог бы использовать пехлевийский оригинал.

Фирдоуси закончил свой труд, на что ушло, как говорят, противореча друг другу, указания текста, 20, 25, 30 и 35 лет. Что же мы знаем об этом длительном и важном периоде жизни поэта, о времени создания и завершения великой эпопеи? Очень мало, а если говорить о биографических фактах, то почти ничего. Текст «Шахнаме» является нашим и основным и единственным источником. В лирических отступлениях, разбросанных в различных частях поэмы, Фирдоуси нередко говорит о себе. Интересно сообщение об освобождении Фирдоуси от налогов, что, с одной стороны, свидетельствовало о материальных затруднениях поэта, а с другой, — о заинтересованности в его работе, дружеской моральной и посильной материальной помощи определенных кругов общества.

В основном же отступления личного характера не содержат в себе точных биографических фактов. Их пронизывают размышления поэта о все ухудшающихся материальных условиях жизни. Вместе с тем они свидетельствуют о неуклонном росте самосознания автора «Шахнаме».

Если отдельные поздние эпизоды поэмы могли быть отредактированы и ранее (так, возможно, ранее других были обработаны сказания об Исфендиаре — бой с Ростемом), то в общем все же Фирдоуси работал последовательно, а потому в целом хронологически более поздние части поэмы и были написаны позднее. В большей части лирические отступления сочетаются с указанием возраста. Наиболее раннее упоминание о возрасте относится к 384 г. (первая редакция «Шахнаме»), когда Фирдоуси было 55 лет. До 58 лет поэт вообще считал себя еще молодым: «В это время как лет мне было к 58, я был (еще) молод...». И далее мы встречаем указания на 63, 65, 70, 71, 76, 80 лет.

Вместе со старостью надвигались нужда и заботы. Поэт в 65 лет, правда, в связи с гибелью сына, говорит уже о себе как о старике.

А нужда эта — не просто некоторые материальные трудности. Трудности не могли не существовать и раньше, но тогда они не исключали известной обеспеченности, а следовательно, и необходимого спокойствия и возможности работать независимо.

Чем дальше, тем больше Фирдоуси говорит прямо-таки о нужде, острой нужде в основном, что необходимо для поддержания самого существования — в пище, в тепле:

Надвинулась туча, затмился месяц,
Молоко [снег] падает из черного облака.
Не видно уже ни реки, ни равнины, ни предгорий....
Воронова крыла [в белизне падающих хлопьев снега] я не вижу,
Не осталось у меня ни солонины, ни дров, ни ячменя,
И ничего не будет до сбора ячменя [нового урожая].
В этом мраке, в дни ужаса и бедствий
Земля от [покрывающего ее] снега подобна шару из слоновой кости.

Речь идет о хлебе насущном, простом «черном» хлебе, о дровах и солонине (здесь считаю возможным только так переводить намаксуд, а не «соленья», как это не раз имело место).

Или в другом месте (фрагмент из заключения эпизода «Смерть Йездегерда»):

Если бы у меня доходы равнялись расходам,
То время [судьба] было бы мне родным братом.
В этом же году выпал [весенний] град — подобно смерти,
Мне смерть была бы лучше чем этот град.
Двери дров и пшеницы и баранины
Запер для меня этот посланец высокого неба...
Принеси-ка вина — ведь немного нам дней еще осталось,
Так было всегда, пока существовал мир и [он] никому не достался...