Шахнаме. Том 1

Махмуд был потомком тюрка-голяма во втором-третьем поколении. Правда, мы теперь можем с основанием говорить, что лично Махмуд, по-видимому, не был таким тонким ценителем поэзии, каким его представляли иногда. Он был центром, но не душой своего литературного окружения. Младший брат Махмуда — Наср, упоминаемый во «Введении» к поэме, имеет как будто больше оснований считаться ценителем поэтов. Так или иначе, но такие высокоталантливые поэты, как ‘Онсори, Феррохи, и даже поэты средней одаренности (Асджади и др.) процветали и были оценены султаном. Тогда почему же невежество султана проявилось только по отношению к Фирдоуси? Совершенно очевидно, что были особые причины непризнания поэмы «Шахнаме» и газневидским двором и прежде всего султаном Махмудом.

«Шахнаме» Фирдоуси, как и всякое другое великое произведение искусства, имело огромное общественно-политическое значение. Следовательно, признание или непризнание поэмы должно было определяться отношением к ее общественно-политическому смыслу и значению, независимо от ее эстетической оценки. Нам представляется, что художественные достоинства поэмы, мастерство ее автора были неоспоримыми, непревзойденными и не могли не быть оценены по достоинству где бы то ни было.

Можно отметить, что и легенда не дает никаких оснований для обратного заключения.

Следовательно, все зависит от отношения к политике газневидского двора в момент появления поэмы Фирдоуси при дворе Махмуда, т. е. в 1009—1010 г.

Именно советские ученые правильно поставили вопрос о политическом значении «Шахнаме». С наибольшей четкостью, правда, в плане внешнеполитических сопоставлений, без учета положения внутри страны, подошел к вопросу К. И. Чайкин в своей статье «Фердоуси» (сборник «Восток» № 2).

Итак, те, кто идейно и материально стимулировал труд поэта, были уже не у дел. И это относится не столько к самим саманидам, сколько к деятелям типа Абу-Мансура, т. е. людям X саманидского века. Те люди, которые в известном смысле «заказывали» поэму, в период распада государства саманидов оказались неплатежеспособными. А новый «покупатель», султан Махмуд, только несколько первых лет своего владычества (начало XI в.) выступал как наследник и продолжатель традиций саманидов. Политика Махмуда Газневидского не была и не могла быть повторением политики X в.

Если бы Фирдоуси смог представить свою поэму победителю, наследнику саманидов Махмуду в первые два-три года после его торжества, острота противоречий еще не была бы так очевидна. Махмуд еще не определил свою политику, а продолжал по инерции прежнюю, саманидскую: борьбу на северо-востоке с наступающим на Мавераннахр «Тураном» и стремление подчинить своей власти западный Иран в борьбе с халифатом.

Несколько позднее и именно к моменту, когда «Шахнаме» была представлена в Газну, определились новые, свои линии внешней политики Махмуда: экспансия в Индию, а на севере — необходимое обеспечение тыла (мир с «Тураном», т. е. с караханидами) с отказом от Мавераннахра. Как известно, этот поворот во внешней политике ознаменовался восстановлением арабского языка в качестве языка государственного и оформился «сменой кабинета» — отставкой везира Фазла ибн-Ахмеда Исфераини (в 1010 г.), место которого занял Ахмед ибн-Хасан Мейменди, традиционно неверно именуемый Хасаном Мейменди. И вот легенда называет первого — Исфераини — другом, а второго — Мейменди — врагом Фирдоуси.

Можно утверждать, что «Шахнаме» в конечном счете не могла быть принята Махмудом Газневидским, независимо от оценки ее художественных достоинств и даже независимо от момента появления Фирдоуси при дворе. Дело не столько в сюжете поэмы, сколько в том, что она — отражение народного сознания в творчестве гениального поэта.

Такая идейная направленность была в непримиримом противоречии с основами газневидского государства, со всеми главными линиями и внутренней и внешней политики Махмуда.

И если бы Фирдоуси представил свою поэму раньше, до поворота внешней политики Махмуда, может быть, и не так остро, не сразу выявилось бы это противоречие, но оно неизбежно выявилось бы в конце концов, и поэма Фирдоуси все равно была бы отвергнута. Ведь новая, удобная для поднесения Махмуду редакция была, по существу, только внешним, неизбежным оформлением, не менявшим и не бывшим в состоянии изменить сущности.

В поэме прежде всего бросается в глаза явная антитуранская тенденция. Она, конечно, была неуместна с момента соглашения с караханидами, т. е. именно тогда, когда была представлена поэма. Нам представляется, что тюркское происхождение самого Махмуда не имело особого значения. К услугам султана, как и любого другого властителя, всегда была готова пышная генеалогия, которая возвела бы его род к любому мифическому или историческому знатному предку-иранцу. Да и вообще государство газневидов было не тюркским, а лишь неофеодальным ирано-афганским государством с династией тюркского происхождения.