Шахнаме

Курбский пробыл в Юрьеве год, ПОСЛЕ ЧЕГО БЕЖАЛ В ЛИТВУ. Под покровом ночи он спустился по веревке с крепостной стены и с несколькими верными слугами ускакал в Вольмар… Причиной спешки было то, что московские друзья тайно предупредили боярина о грозящей ему царской опале… Послы (Грозного — Авт.) сообщили литовскому двору о том, что царь проведал об „изменных“ делах Курбского и хотел было его наказать, НО ТОТ УБЕЖАЛ ЗА РУБЕЖ… Обстоятельства отъезда Курбского не выяснены полностью по сей день…

После смерти Курбского… на суде выяснилось, что ПОБЕГУ КУРБСКОГО ПРЕДШЕСТВОВАЛИ БОЛЕЕ ИЛИ МЕНЕЕ ДЛИТЕЛЬНЫЕ СЕКРЕТНЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ. Сначала царский наместник Ливонии получил „закрытые листы“, т. е. секретные письма, не заверенные и не имевшие печати. Одно письмо было от литовского гетмана Ю.Н. Радзивилла и подканцлера Е. Воловича, а другое — от короля. Когда соглашение было достигнуто, Радзивилл отправил в Юрьев „открытый лист“ … с обещанием приличного вознаграждения в Литве. Курбский получил тогда же и королевскую грамоту соответствующего содержания… Тайные переговоры в Юрьеве продолжались никак не менее одного или даже нескольких месяцев, а возможно, еще и дольше…

Слова Сигизмунда (иранского Афрасьяба? — Авт.) по поводу „начинания“ Курбского (иранского Сиавуша? — Авт.) кажутся странными ввиду того, что написаны они были ЗА ПОЛТОРА ГОДА до отъезда московского воеводы. На границах шла кровопролитная война. Королевскую армию не раз постигали неудачи. Неудивительно, что Сигизмунд II обрадовался „начинанию“ Курбского и выразил надежду, что из этого выйдет доброе дело. Как видно, он не ошибся» [776], с. 88–91.

Итак, обе версии — «древне»-иранская и романовская — здесь практически тождественны. В самом деле.

Выдающийся полководец руководит царскими войсками в дальнем походе, вторгаясь в мятежную страну-провинцию. Поход является карательным. Однако операция по усмирению бунтовщиков наталкивается на большие трудности.

Мятежники начинают тайные переговоры с полководцем. Обмениваются секретными письмами, склоняя его на свою сторону.

Полководец колеблется. За ним уже числятся (справедливо или нет) проступки при царском дворе, вызвавшие подозрения царя-шаха.

Получив отчет о странном ходе операции, царь-шах подозревает военную измену и начинает следствие.

Перепуганный полководец бежит в стан противников.

Полководец и царь обмениваются несколькими резкими письмами, высказывая друг другу взаимные обвинения. Позднейшие комментаторы придают этим письмам большое значение, как интересным историческим документам.

Русско-ордынские и «древне»-иранские источники подчеркивают, что эти важные события в значительной степени произошли «из-за женщины» (история Есфири-Судабе).

Обе версии подчеркивают злобность, агрессивность, вспыльчивость и коварство царя-шаха. В романовской версии — это Иван Грозный, а в иранской — шах Кей Кавус.

Вновь обратимся к иранскому Эпосу. Об обстоятельствах предательства Сиавуша говорится подробно, с множеством деталей. Как мы теперь понимаем, они позволяют нам воссоздать более полную картину измены и бегства князя Курбского.

Приняв решение о бегстве к туранцам, Сиавуш направляет витязя Зенге к туранскому царю Афрасьябу. Посла приветливо встретили, Афрасьяб тут же сообщил обо всем предводителю своей рати, в том числе «о шахе, что столь неразумен и слеп и жаждет войны, НЕУЕМНО СВИРЕП; и как он обходится с сыном родным» [876:2 г], с. 168. Затем Афрасьяб спрашивает совета: следует ли поддержать иранца Сиавуша в его намерении перекинуться к туранцам? Туранский воевода Пиран предлагает пригласить Сиавуша, завербовать его на службу: «Для князя, чей столь многотруден удел, ни злата б, ни помощи не пожалел… Да если б заслуг он других не имел — лишь ту, что вступился, разгневан и смел, за сотню туранцев, восстал на отца, лишился престола, лишился венца — ему не должна ли туранская знать в среде своей место почетное дать? Коль будем велению чести верны, его не отпустим из нашей страны. К тому ж постарел Кей-Кавус, и престол покинуть властителю срок подошел. Князь молод… верховный престол унаследует он…

Приют благородному юноше дай, как сына родного, его обласкай. Пусть в нашей державе покой обретет, пусть должный его окружает почет. Дочь дай ему в жены, исполнив обряд… Сюда, знать, привел Сиавуша творец, чтоб войнам пришел долгожданный конец», с. 169–170.

Афрасьяб высказывает опасение, что, перейдя к туранцам, Сиавуш может потом предать и их. Мол, нельзя доверять изменнику. Воевода Пиран возражает: «Пусть злобен отец, если сын не в отца, возможно ль злонравия ждать от юнца? Ужели не знаешь: Кавус одряхлел, уж близится старческой жизни предел. Князь будет владыкой огромной страны, и станут твоими престолы двух стран», с. 170.