ШАЛЬ

– Да-да, конечно, это не повод, чтобы просить деньги на улице. Дело не в самом дне рождения… Все гораздо сложнее… Понимаете, Володя, Лизонька - способная пианистка. Ей двенадцать. Она учится в музыкальной школе. Школа платная. И у нас нет денег на последний класс, на шестой. В другую школу мы ее перевести не можем, но это целая история, вам ни к чему.

– Вы живете вдвоем с внучкой?

– Нет, втроем. Мой сын оставил семью.

– И вы живете с внучкой и невесткой?

– Да. Моя невестка работает переводчиком, берет работу на дом. Зарплата небольшая. Конечно, денег не хватает. Моя пенсия, ее зарплата, пенсия девочки… За учебу приходится платить за год вперед. Мы продали все, что можно было продать. Я собрала все, что у меня было… Не хватает шестисот долларов.

Чай из стаканчика расплескался вовсе. Зоя Павловна стала промокать лужицу салфеткой.

– А отец? Что с ним? Он неплатежеспособен?

«Надо затормозить, не напирать… Что это я, она же не партнер по бизнесу, уклоняющийся от договоренности. Это хоть и незнакомая, но симпатичная пожилая дама. У нее наверняка есть родственники, взрослые дети. Не мое это дело», - думал он, продолжая упорно задавать вопросы, которые при таких обстоятельствах не задавал бы постороннему человеку.

Зоя Павловна грустно смотрела на Степанкова и только плотнее куталась в шаль.

Он же пуще прежнего злился на себя, но ничего не мог поделать - расспрашивал, расспрашивал, расспрашивал.

А там, через дорогу, в широком окне «Пирамиды», грозившей сегодня стать его лобным местом, виделся ему крупный затылок человека, который его ждал.

– Вы торопитесь? - Зоя Павловна успокоилась, разлитый чай впитался в салфетку. - Ничего, все хорошо… Спасибо вам, я просто отвела душу, Теперь понимаю, мой поступок - результат безрассудного порыва. Мы справимся. Невестка не знает, что я вышла попрошайничать. Ей плохо бы стало. Ведь она запретила мне просить деньги у сына. Говорит, что дано, то и дано.

– Я принесу вам свежий чай.

Потом они пили чай и ели яблочные (надо сказать, вкусные) пирожки. Зоя Павловна откинула наконец шаль, мелкими глотками прихлебывала из стаканчика, а Степанков смотрел на ее с мелкими коричневыми крапинками худые руки и видел, что они все еще слегка дрожат. На тонких пальцах со слегка утолщенными суставами не было колец. Такие же руки были у мамы, которая всю жизнь проработала машинисткой в заводоуправлении. Давно не видел он стариковских рук, не разговаривал со старшими. На работе он привык командовать. Там были в основном молодые секретарши, с длинными яркими ногтями, или женщины среднего возраста, чьи руки с пальцами, унизанными кольцами, клали на его стол бумаги на подпись. Не отрывая взгляд от «таких маминых» рук, он рассеянно слушал, как Зоя Павловна не торопясь, но как-то уже безразлично и устало рассказывала ему о сыне. Тот занимался бизнесом, у него была фирма, которая «процветала» и «раскручивалась»; начинал с продажи компьютеров, теперь еще чем-то торгует, она уже не знает, чем. Но иногда видит из окна кухни, как Арсений выходит из своего соседнего подъезда, садится в новую машину и уезжает. Иногда с охраной, иногда с какой-нибудь молоденькой девушкой. Раньше девушки менялись. Последние полгода это одна и та же девушка. Она рада, что у сына все, как видно, хорошо. Но у него такая семья, которую нельзя было бросать.

– В вас говорит женская солидарность. Мужчины не могут объяснить, почему они меняют жен. Даже родной матери, - вступился за незнакомого Арсения Степанков.

– Не в этом дело. Я родила Арсения тоже не в первом браке. Это бы я поняла. Но нельзя бросать детей. Особенно таких, как наша Лиза.

– Но если девочка талантлива, работоспособна, она не пропадет.

– Это долго объяснять, да и зачем вам знать о наших делах. Вот лучше вы ответьте мне: раньше все было нашим, всеобщим, как нам говорили, да и на самом деле все было почти так. Потом все стало принадлежать каким-то бандитам, «кабанам» и «шепелявым», как говорил мой сын. Тогда он был другим. А теперь как-то сразу, вдруг, все перешло к чему-то обезличенному - к холдингам, банкам, консорциумам. Меня не покидает ощущение, что за затемненными окнами дорогих машин ездят какие-то люди-призраки. Они ничего не понимают в нашей жизни, у них пустые глаза и, простите, нет души.

Мой сын как раз стал одним из них, он такой же, с пустыми глазами. А может быть, я сама виновата в том, что у меня нет денег. - Зоя Павловна опять стала стягивать пушистую шаль на груди.

– Да ладно вам, Зоя Павловна, такие рассуждения нас далеко уведут. Вы преувеличиваете. У вас талантливая внучка, сноха, или, как там, невестка нормальная. Сын, в конце концов, жив, здоров и процветает.