Возникновение Московского Художественного театра играло не последнюю роль в сдвигах, происходивших на оперной сцене. Что касается Шаляпина, то он с огромным вниманием присматривался к творчеству недавно возникшего театра под руководством К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко. Любопытно, что сам Станиславский тоже приглядывался к Шаляпину. Не случайно он заявил как-то, что свою «систему» списал с Шаляпина. Конечно, творчество Шаляпина на оперной сцене было источником серьезных наблюдений для драматических артистов, но также несомненно, что у артистов не только Малого театра, но и Художественного многому в те годы учился Шаляпин. Творчество Художественного театра бесспорно оказало серьезное влияние на эстетические позиции певца, который восхищался искусством правды, звучавшим со сцены театра Станиславского и Немировича-Данченко. Именно в ту пору начинается его дружба с артистами МХТ.
Нельзя здесь хотя бы вскользь не коснуться внутренних связей между театром Мамонтова и возникшим в 1898 году Московским Художественным театром.
В самое короткое время произошли три симптоматичных события: постановки «Псковитянки» в декабре 1896 года в Московской Частной опере, «Царя Федора Иоанновича» в МХТ 14 октября 1898 года и «Бориса Годунова» в Частной опере 7 декабря 1898 года. Мей, Алексей Толстой, Пушкин, Римский-Корсаков, Мусоргский…
Для обоих театров эти три постановки являются этапными, искания оперного театра перекликались с исканиями театра драматического.
Эти годы полны для Шаляпина глубокого внутреннего содержания. Он с жадностью вбирает в себя впечатления от новой для него художественной среды. Круг его общения все расширяется. Он знакомится с Чеховым, посещает Льва Толстого, как равный входит в круг русских литераторов.
Когда мысленно оглядываешь те годы в жизни Шаляпина, когда представляешь себе, какое впечатление должны были производить на него самого взлеты его судьбы, думаешь, что нужны были огромные душевные силы, чтобы вынести все это и не зашататься.
Ведь события эти грандиозны по масштабу и неслыханно ограничены во времени. Поистине, сверхъестественные взлеты!
И, что самое поразительное, Шаляпина на все хватало. На частые спектакли, завершающиеся громовыми овациями, подношениями и адресами; на концерты, требующие совсем иной творческой сосредоточенности (один на один с публикой); на разучивание нового репертуара, идущее безостановочно; на выезды в Петербург, где все повторяется, но публика-то здесь все же иная; на гастроли в России и за границей, где все совсем другое; на общение с друзьями — с Горьким и его окружением в Нижнем Новгороде, в Крыму или в Москве, со Стасовым и его друзьями в Петербурге, с писателями в Москве; на обильные и частые застолья; на семью, чуть ли не с каждым годом увеличивающуюся в численности… И, наконец, на огромные деньги, которые привалили бывшему мальчику из Суконной слободы. Откуда столько сил? Богатырская природа была у этого волжанина. Все вместить, хоть и молодые это были годы!
Любопытны его отношения с Владимиром Васильевичем Стасовым. Они начались в 1898 году и далее развивались безостановочно до самой смерти Стасова в 1906 году. Если оба друга оказывались в одном городе, они всегда встречались. Оба друга! Когда состоялось их знакомство, Стасову было 74 года, а Шаляпину 25.
В январе 1900 года Стасов приезжает в Москву, чтобы повидаться с Львом Толстым. И, конечно, находит время, чтобы побывать у Шаляпина и познакомиться с Иолой Игнатьевной, о которой в одном из писем говорит, как о «красивой итальянке». Летом 1901 года Шаляпин гастролирует в Петербурге, выступая в Павловском курзале. И на сей раз он все свободное время проводит со Стасовым, который в нем души не чает. Как всегда, Стасов летом живет под городом, в Парголове, в деревне Старожиловке, на даче, которую снимает без малого полсотни лет.
И вот телеграмма — Шаляпин и Глазунов приедут на дачу. По обычаю, когда ждут желанных гостей, у ворот на специально оборудованной мачте поднимается флаг с изображением мифологической Сирены. Радостная встреча. Чаепитие, причем Стасовы пьют чай, а Глазунов и Шаляпин — специально приготовленный для них крюшон из «смеси мозельвейна, мараскина, бенедиктина с клубникой и земляникой». А затем пение!
«И пошла музыка, — писал Стасов невестке П. С. Стасовой, — да ведь какая чудная! Великолепно! До 3-го часа ночи. И только тогда пошли великие прощания, уже начинало светло становиться, но так тихо и хорошо было на воздухе, что мы вышли провожать их со свечами и усадили их в колясочку Глазуновых (парой) и кричали им вслед „Ура!“, пока они не загнули за угол».