Шаляпин

Донося о случившемся Теляковскому, управляющий московской конторой императорских театров фон Бооль писал:

«Припев подхватили в зале — очень дружно и даже стройно. Верхи ликовали, но из лож некоторые вышли и оставались в фойе пока Шаляпин совсем не кончил. В антракте (перед третьим отделением) среди публики много говорилось не в пользу Шаляпина; некоторые были положительно возмущены его выходкой и уехали с концерта после второго же отделения.

Конечно, об этом случае много говорят теперь в городе, как и о том, что он то же самое проделал в ресторане „Метрополь“. Но то, — говорят, — было в ресторане, где он мог позволить себе все, что хотел, — но как же позволить себе сделать то же самое в императорском театре, где он служит и, следовательно, должен сам знать, что можно и чего нельзя? Неужели ему это сойдет?»

Шаляпину пришлось давать объяснения Теляковскому.

Теляковский писал в «Воспоминаниях»:

«Шаляпин мне объяснил, что спел „Дубинушку“ вследствие настояния публики и общего приподнятого настроения, царившего в этот вечер в Большом театре. Сам Шаляпин был расстроен. На него очень влияло большое количество анонимных угрожающих писем, которые он получал от революционно настроенной молодежи. Его обещали не только бить, но и убить за то, что он мало себя проявляет в освободительном движении. После же этого инцидента он стал получать подобные письма еще и от людей противоположного лагеря. Бойкотировали его и с той и с другой стороны».

Теляковскому тоже пришлось давать объяснения своему начальству, то есть министру двора барону Фредериксу.

Наверху были настолько возмущены выходкой Шаляпина, что дебатировался вопрос о расторжении с ним контракта и об изгнании с казенной сцены. Стало известно, что царь очень раздражен происшедшим в Большом театре и спрашивал министра Фредерикса: «Как, неужели до сих пор еще не уволили ни Шаляпина, ни Бооля?»

«Я сказал барону Фредериксу, — записывал в дневнике Теляковский, — что удаление Шаляпина может произвести гораздо больший переполох, чем они думают. Партии революционеров будет очень приятно иметь в своих рядах выдающегося артиста и певца, к тому же еще певца из крестьян. В тюрьму Шаляпина не упрячешь, он имеет большое имя не только в России, но и во всем мире. Петь ему запретить нельзя. Он будет продолжать петь не только в провинции, но и во всем свете — и „Дубинушку“ услышат не одни москвичи и петербуржцы. Он наэлектризует публику настолько, что полиции останется только закрывать один театр за другим, а его высылать из одного города в другой. Все это в России еще возможно, за границей же все будут его встречать с распростертыми объятиями, как пострадавшего за свободу. Дружба Шаляпина с Горьким станет еще теснее и придаст ему особый ореол».

Дело Шаляпина о «Дубинушке» в Большом театре было замято, хотя след долго оставался и это ощущалось артистом в последующее время.