Шаляпин в «Мефистофеле»

– Signor такой-то, директоръ клаки театра «Scala».

Вошелъ «джентльменъ въ желтыхъ перчаткахъ», какъ ихъ здѣсь зовутъ. Развалился въ креслѣ:

– Мужа нѣтъ? Жаль. Ну, да я поговорю съ вами. Вы еще лучше поймете. Вы сами итальянская артистка. Вы знаете, что такое здѣсь клака?

– Да. Слыхала. Знаю.

– Хочетъ вашъ мужъ имѣть успѣхъ?

– Кто жъ изъ артистовъ…

– Теноръ, поющій Фауста, платитъ намъ столько-то. Сопрано, за Маргариту – столько-то. Другое сопрано, за Елену – столько-то! Теперь вашъ мужъ! Онъ поетъ заглавную партію. Это стоитъ дороже.

– Я передамъ…

– Пожалуйста! Въ этомъ спектаклѣ для него все. Или слава или ему къ себѣ въ Россію стыдно будетъ вернуться! Противъ него всѣ. Будетъ шиканье, свистки. Мы одни можемъ его спасти, чтобы можно было дать въ Россію телеграмму; «Successo colossale, triumpho completto, tutti arii bissati[4]». Заплатитъ… Но предупреждаю, какъ слѣдуетъ заплатитъ, – успѣхъ… Нѣтъ…

Онъ улыбнулся:

– Не сердитесь… Ха-ха! Что это будетъ! Что это будетъ! Намъ платятъ уже его противники. Но я человѣкъ порядочный и рѣшилъ раньше зайти сюда. Можетъ-быть, мы здѣсь сойдемся. Зачѣмъ же въ такомъ случаѣ рѣзать карьеру молодого артиста?

И Спарафучилле откланялся:

– Итакъ, до завтра. Завтра отвѣтъ. Мой поклонъ и привѣтъ вашему знаменитому мужу. И пожеланіе успѣха. Отъ души желаю ему имѣть успѣхъ!

На слѣдующій день въ одной изъ большихъ политическихъ газетъ Милана появилось письмо Ѳ. И. Шаляпина.

«Ко мнѣ въ домъ явился какой-то шефъ клаки, – писалъ Шаляпинъ, – и предлагалъ купить аплодисменты. Я аплодисментовъ никогда не покупалъ, да это, и не въ нашихъ нравахъ. Я привезъ публикѣ свое художественное созданіе и хочу ея, только ея свободнаго приговора: хорошо это или дурно. Мнѣ говорятъ, что клака, это – обычай страны. Этому обычаю я подчиняться не желаю. На мой взглядъ, это какой-то разбой».

* * *

Въ галлереѣ Виктора-Эммануила, на этомъ рынкѣ пѣвцовъ, русскіе артисты сидѣли отдѣльно за столиками въ кафе Биффи.

– Шаляпинъ конченъ!

– Самъ себя зарѣзалъ!

– Какъ такъ? Соваться – не зная обычаевъ страны.

– Какъ ему жена не сказала?! Вѣдь она сама итальянка!

– Да что жъ онъ такого сдѣлалъ, – спросилъ я, – обругалъ клакеровъ?

– Короля клакеровъ!!!

– Самого короля клакеровъ!

– Мазини, Таманьо подчинялись, платили! А онъ?

– Что они съ нимъ сдѣлаютъ! Нѣтъ, что они съ нимъ сдѣлаютъ!

– Скажите, – обратился ко мнѣ одинъ изъ русскихъ артистовъ, – вы знакомы съ Шаляпинымъ?

– Знакомъ.

– Скажите ему… отъ всѣхъ отъ насъ скажите… Мы не хотимъ такого позора, ужаса, провала… Пусть немедленно помирится съ клакой. Ну, придется заплатить дороже. Только и всего. За деньги эти господа готовы на все. Ну, извиниться, что ли… Обычай страны. Законъ! Надо повиноваться законамъ!

И онъ солидно добавилъ:

– Dura lex, sed lex[5]!

– Съ такимъ совѣтомъ мнѣ стыдно было бы прійти къ Шаляпину!

– Въ такомъ случаѣ пусть уѣзжаетъ. Можно внезапно заболѣть. По крайней мѣрѣ, хоть безъ позора!

Пѣвцы-итальянцы хохотали, болтали съ веселыми, злорадными, насмѣшливыми лицами.

Вся «галлерея» была полна Мефистофелями.

– Ввалился сѣверный медвѣдь и ломаетъ чужіе нравы!!

– Ну, теперь они ему покажутъ!

– Теперь можно быть спокойными!

Одинъ изъ пріятелей-итальянцевъ подошелъ ко мнѣ:

– Долго остаетесь въ Миланѣ?

– Уѣзжаю сейчасъ же послѣ перваго представленія «Мефистофеля».

– Ахъ, вмѣстѣ съ Скіаляпино!

И онъ любезно пожалъ мнѣ руку.

«Король клаки» ходилъ улыбаясь, – демонстративно ходилъ, демонстративно улыбаясь, – на виду у всѣхъ по галлереѣ и въ отвѣтъ на поклоны многозначительно кивалъ головой.

Къ нему подбѣгали, за нѣсколько шаговъ снимая шапку, подобострастно здоровались, выражали соболѣзнованіе.

Словно настоящему королю, на власть котораго какой-то сумасшедшій осмѣлился посягнуть.

Одинъ пѣвецъ громко при всѣхъ сказалъ ему:

– Ну, помните! Если вы эту штуку спустите, – мы будемъ знать, что вы такое. Вы – ничто и мы вамъ перестанемъ платить. Зачѣмъ въ такомъ случаѣ? Поняли?

Шефъ клаки только многозначительно улыбался.

Все его лицо, глаза, улыбка, поза, – все говорило:

– Увидите!

Никогда еще ему не воздавалось такихъ почестей, никогда онъ не видѣлъ еще такого подобострастія.

На немъ покоились надежды всѣхъ.

* * *

– Слушайте, – сказалъ мнѣ одинъ изъ итальянскихъ пѣвцовъ, интеллигентный человѣкъ, – вашъ Скіаляпино сказалъ то, что думали всѣ мы. Но чего никто не рѣшался сказать. Онъ молодчина, но ему свернутъ голову. Мы всѣ…

Онъ указалъ на собравшихся у него пѣвцовъ, интеллигентныхъ людей, – рѣдкое исключеніе среди итальянскихъ оперныхъ артистовъ.