Шальная звезда Алёшки Розума

— Не трогай! Беги наверх, Лексей Григорич, веди сюда Мавру Егоровну и Прасковью Михайловну.

Через пять минут Мавра и Прасковья стояли возле печи.

— Это тот самый флакон с цыганкиным зельем, — пробормотала Прасковья и испуганно взглянула на Мавру.

— Тот самый, — подтвердила та и, чуть помедлив, достала пузырёк. Внутри переливалась тёмная жидкость. — Иди зови Лестока и Елизавету Петровну, — приказала она Прасковье.

Та бегом бросилась из комнаты.

Лесток долго изучал склянку, бултыхал, разглядывал на свет, обнюхивал пробку, затем повернулся к Елизавете:

— Сказать на глаз трудно, Ваше Высочество, надобно к аптекарю нести, анализис[164] проводить, но я бы не удивился, узнав, что в пузырьке яд, коим Данилу Андреича отравили, запах уж больно знакомый.

Он протянул пузырёк цесаревне, но та отшатнулась, словно Лесток подал ей живую гадюку.

— Неси к аптекарю, — велела она. — Я должна знать наверное.

Зазвучали близкие голоса, раздались шаги, дверь распахнулась, и в комнату вошли Иван Григорьев и братья Шуваловы.

----------------

[164] анализ

* * *

На краткий миг Иван замер в дверях, окинул взглядом присутствующих, скользнул по боку голландской печи, где выбитым зубом зиял отсутствующий изразец, и глаза его едва заметно сузились.

— Иван Андреевич, это ваше? — спросила Елизавета и кивнула на склянку в руках Лестока.

Он неторопливо приблизился, взглянул на пузырёк и отвернулся.

— Что это? — Губы его насмешливо скривились. — Декокт от поносной хвори? Нет, Ваше Высочество, не моё. Но, пожалуй, может мне пригодиться. — И в мгновение ока резким движением он выхватил у лекаря флакон.

Прежде чем кто-либо успел что-нибудь понять, Иван сделал два огромных стремительных шага, схватил за руку Прасковью и дёрнул. Та, взвизгнув, повалилась, но он перехватил её за талию и притянул, крепко прижав к себе. В руке, в которой секунду назад был пузырёк с отравой, откуда-то взялся двуствольный пистоль, дуло которого упёрлось Прасковье в шею.

Это произошло так быстро и неожиданно, что все, как в сказке про зачарованное царство, застыли, кто где стоял. Лишь Розум дёрнулся было вперёд, но замер на месте, остановленный окриком:

— Стоять! Если кто-нибудь приблизится ко мне, я её застрелю! — Он обвёл глазами образовавшееся вокруг скопище соляных столбов и остановился на Чулкове. — Отправляйся на конюшню и распорядись, чтобы к парадному крыльцу подали санный возок в одноконь, мы с Прасковьей Михайловной кататься едем!

Истопник продолжал стоять, исподлобья глядя на Ивана, и тот повысил голос, который нервически завибрировал.

— Что стоишь?! Живо на конюшню! Или ты, как хороший пёс, слушаешься только хозяйку? Ваше Высочество, — он шутовски поклонился в сторону цесаревны, продолжая прижимать к себе полусомлевшую Прасковью, — извольте распорядиться! Если не хотите полюбоваться, как голова вашей фрейлины разлетится на куски. Ну?

— Вася, — во рту у Елизаветы пересохло, — сделай, как он просит.

Чулков сорвался с места и выбежал из комнаты.

— Ивашка, ты что? — с ужасом пробормотал Пётр и облизнул побелевшие губы. — Что ты творишь?

— Я? — Григорьев усмехнулся. — Я покидаю вас, кавалеры и дамы. Считайте, что я попросил отставки. Алексашка, будь другом, подай мою епанчу, вон ту, что мехом подбита, дорога дальняя, как бы не замёрзнуть.

Александр Шувалов на негнущихся ногах прошёл в дальний угол, где на спинке кресла виднелся небрежно брошенный плащ, поднял и принёс Ивану. Григорьев выхватил его и сунул себе подмышку, не убирая пистолета.

— Это вы? — вдруг проговорил Розум. — Вы убили собственного брата?

Лицо Ивана исказилось, будто от боли, в глазах плеснуло безумие, рука с пистолем дёрнулась в сторону говорившего, но через секунду оружие вновь упёрлось в горло Парашки.

— Это ты его убил, — отозвался он бесцветным голосом. — Ты. Ты должен был выпить любовное зелье этой дуры и сдохнуть. Разве я знал, что ты отдашь своё пойло моему брату? Тебя должны были прирезать тупые скоты из посада, но даже это им оказалось не по уму. — Он оскалился. — Портки-то, небось, измарал?

— Значит, тех людей в лесу тоже наняли вы? Не Трифон Макарыч?

— Так Трифону я велел. Не самому ж мне было с этой сволочью якшаться.

— А Трифона убили вы?

— Он, дурачина, решил деньги вымогать — дескать, пойдёт и Её Высочеству всё расскажет. — Иван фыркнул, словно вспомнил нечто забавное, но взгляд, упершись в Розума, тут же вновь потяжелел. — Я бы пристрелил тебя сейчас, но не стану. Хочу, чтобы ты видел всё, что случится. Чтобы мучился так же, как мой брат, когда застал тебя в постели с этой шлёндой…

Он кивнул в сторону Елизаветы и по-волчьи ощерился.