Шальные миллионы

— Ну он-то уж действительно робкий, при всякой сваре сжимается от страха, речь теряет. Он потому и в рестораны редко ходит. Он, как летучая мышь, любит закоулки темные и компанию свою, избранную. Друзей ему и девиц камердинер Макс подбирает. Есть у него такой. Я его раньше не видела. Он на Литейном живет, в большой ивановской квартире. Там, говорят, много комнат и на стенах иконы, картины, мебель вся дворцовая. Даже будто бы столик жены Меншикова как-то к нему попал. Но меня туда не пускают. Однажды я пронюхала адрес, пришла, но вышел Макс, — он меня знает, — осклабился коварно и тихо проговорил: «Нина Николаевна, рад вас видеть». Поклонился до пояса, сказал: «Пускать не велено». — «И меня?» — «И вас. Я говорю вам, как мне велят от хозяина». Они, эти ивановцы, чудно говорят: вроде бы по-русски, но слова переставляют так, будто с тобой говорит инопланетянин.

— Ты жена, и тебя не пускают? Понять не могу.

— Сама теряюсь в догадках, живу с ним полгода, а знаю о нем самую малость. Человек закрытый, странный. Он всегда насторожен. Иногда ночью во сне сильно кричит и садится в кровати. Я щупаю его лоб, — думаю, температура, — но нет, на лбу холодный пот проступает. «Ты чего?» — спрашиваю. А он мне: «Ничего, ничего». И ложится.

— Но, может, он тебя не любит? Зачем жить с таким?

— Ой, нет. Разводиться не хочет. А почему — об этом я тебе потом расскажу. Тут история длинная и таинственная. Сейчас об этом не хочется. Давай-ка поедим.

Нина все больше загоралась желанием побывать на Дону, и Косте вдруг пришла мысль: «Пусть поедут! В дороге сдружатся сильнее, а там и секреты новые об Иванове узнаем. А если разводиться с ним вздумает, пусть не торопится, а выберет подходящий момент. И Анна ей в этом поможет. Половину имущества отсудить можно».

Выехали ранним утром, в шестом часу, и вечером были в Москве. Из Москвы по Ярославскому шоссе направились в Хотьково, где вблизи деревни Машино, на краю лесного массива, стояла дача Силая Иванова, переехавшего за океан на постоянное жительство. Здесь, на плоской крыше пристройки к даче, была оборудована площадка для посадки вертолета. С нее, на третьи сутки после смещения Силая с его высокого поста, безлунной ночью поднялся вертолет и перенес беглеца в аэропорт, откуда он под чужой фамилией улетал в Нью-Йорк. Дача, квартира, четыре гаража и два новеньких автомобиля остались Борису.

На даче ворота им отворил сторож, а в самой даче встретил главный смотритель всего хозяйства Феликс Арменович Кузнецов. Сюда для Нины вход был открыт, и она чувствовала себя здесь полной хозяйкой.

Хотели было пойти в лес погулять, но Феликс Арменович вежливо заступил дорогу:

— Нина Николаевна, нет охраны, а без нее не велено.

Нина покорилась и пригласила подругу осмотреть дачу.

Анна знала по газетам и по телевидению хозяина этой дачи. Он в прошлом, горбачевском правительстве ведал каким-то наиважнейшим закрытым министерством, под его началом производились и аппараты для космоса, а потом, когда на страну свалилась разрушительная перестройка, ему доверили пост еще более высокий. Неожиданно поднялся шум о ста сорока миллиардах, а потом и еще о каких-то грандиозных аферах с золотом, нефтью, лесом… Просочились слухи о подписях Иванова… Силай зашатался, но усидел в кресле. И тут случился потрясший всю страну заговор. Иванов в нем не участвовал, но после, на каком-то важном собрании, в присутствии Горбачева, вскинув кверху большой палец, сказал: мы всё знали, поскольку там был «наш человек». И выходило, будто и Горбачеву, и ему, Иванову, и другим командирам перестройки был нужен этот заговор. Силая потихоньку сместили и дали возможность подобру-поздорову убраться за кордон. И никто не вспомнил о грандиозных аферах.

Слышала Анна все это, но никогда не думала, что вот так, не во сне, а наяву, увидит хоромы Силая, будет сидеть в его кабинете, как сидит она сейчас, и увидит в освещенном углу глухого забора лежащую овчарку и тень сторожа, идущего вдоль забора с внутренней стороны.

Здесь в кабинете на полу лежал болотного цвета ковер, не толстый, с восточным орнаментом. Нина пояснила:

— Ковер иранский, ручной работы. И все тут — индивидуальные изделия искусных мастеров. И картины, — они из запасников музеев, а иные и со стен сняты, — привезены на время, да так и остались.

— Да уж, — вздохнула Анна. И не сказала, но подумала: одну музейную крысу она повидала. В музеях-то у них свои люди.

На столе лежал фирменный именной блокнот. Открыла наугад — последняя дневниковая запись кончалась словами: «Владыки, не надейтесь на отсрочку, сумейте зло в себе преодолеть».

Положила блокнот на свое место.

Из кабинета в другие помещения вели три двери: одна в туалет и ванную, другая в коридор, а третья в пристройку, где был зал для приемов и бильярдная.