Шалопаи

Данька заметил, что у Ломика в руках появилось оружие. Вытащил меншутинский макаров.

Оба преследователя вошли в раж.

– Негде обойти! – закричал Фома. – Если попробую, они меня сразу в кювет сбросят. Стреляй по колёсам!

Клыш выстрелил, ещё. Водитель «Нивы» инстинктивно вильнул в сторону.

– Не подведи, Савраска!

В ту же долю секунды мотоцикл взревел, и Фома буквально по ниточке проскользнул меж машиной и плотными соснами по краю и вновь вырвался вперёд. Данька увидел, что Ломик поднимает пистолет. Разглядел перекошенный в крике рот.

Фома принялся петлять. Прогремел выстрел. Мимо!

– Да он не шутит! – перекрывая ветер, завопил Фома. – Стреляй, Данюха, по капоту! Впереди пашня. По ней против «Нивы» шансов нет! Самое время!.. Или уйдут!

– Тогда держи ровно! – Клыш кое-как перевернулся в седле, оказавшись лицом к машине. Через разбитое лобовое стекло увидел целящегося лоб в лоб Ломика, принялся стрелять на опережение. Мотоцикл чуть подбросило на кочке, рука дрогнула. «Нива» резко вильнула вправо, влетела в ствол сосны и заглохла.

Не дожидаясь полной остановки мотоцикла, Данька скатился на дорогу, с пистолетом в руке подбежал. Водитель недвижно лежал на руле. Невредимый Ломик с ужасом разглядывал дырку во лбу мертвеца.

Беспрекословно позволил Клышу вынуть из руки оружие. Подбежал Фома.

– Ёш твою. Вот это развлеклись, – оторопело выговорил он. – Чего ж теперь делать?

– Не вмешивайся, – приказал Клыш. – Чтоб я ни делал, – слушай, но не вмешивайся!

Он ухватил Ломика, рывком выбросил его из машины в дорожную грязь. С перекошенным от ярости лицом приставил к виску пистолет.

– Паскуда! Из-за тебя человека застрелил! Так иди следом! Мне теперь, что один, что двое! Застрелю и скажу, что при самообороне! Одним негодяем меньше!

Ломик расширенными от ужаса глазами следил за подрагивающим у лица стволом. Одно удовольствие – убивать других. Совсем другое – когда убивают тебя самого.

– Или будешь говорить?

Ломик мелко закивал.

– За что убил Мещерского?! Ну?!

Выстрелил над ухом.

– Не я!.. Лапа! – истошно закричал Ломик.

– Почему Лапа? Он-то откуда? – опешил Клыш. От неожиданности опустил пистолет.

О том, что Ломик со своей группой поехал грабить Колдовской терем, Лапину донесли через час после их отъезда. Кинулся следом остановить. Но опоздал. Вещи уж были погружены в машины. Когда ворвался внутрь, в помещении застал младшего брата с кочергой в руке. А на полу – хозяина. Окровавленный, с проломленной головой и перебитой рукой, Мещерский, узвиваясь, полз к порогу, волоча перебитую левую ногу и оставляя за собой бурую жижу. Ломик как раз примерялся ударить ещё раз. Расширенные глаза психопата горели восторгом. Сделать уж ничего было нельзя. Лапин отобранной кочергой добил жертву. В ярости избил брата – той же кочергой. Приказал вещи вернуть в дом и всё сжечь, чтоб не оставить следов.

– Если попадёшься, сам убью, – пообещал он перед тем, как спешно уехать.

– Почему не сжёг, как брат велел? – спросил Клыш.

Ломовицкий, слегка оправившийся, присвистнул:

– Эва как просто! Ты б видел, сколько там всего. И пацаны в теме… сами ж таскали. Полная машина. А им было обещано. Решил, что всё едино, до кучи. Проскочит! Главное – заныкать до времени.

– Пиши собственноручно.

– А не… убьёшь? – Ломик со страхом вглядывался в желваки, ходившие на скулах бешеного мента. – За мной ещё кое-что есть. Убьёшь – не узнаешь.

– Не напишешь – убью.

Данька представил сотрясающегося в ковульсиях, ползущего с проломленной головой беспомощного гения, о котором мир уж не узнает. До зуда захотелось и впрямь застрелить подонка, – после Афганистана это не казалось ему невозможным.

Не будь рядом Фомы, может, и решился бы.

Но Тиновицкий специально держался поблизости. Разглядел в поведении Клыша непритворное, едва удерживаемое желание и впрямь убить. Видел, как опасно сузились его глаза. Поспешил отвлечь каким-то разговором. И после, когда Ломик, всхлипывая, писал, что-то без конца спрашивал, уточнял. Только когда затарахтел УАЗик, вылезла опергруппа, Фома слегка успокоился, – на людях всё-таки не решится.

Развезли каждого по своим местам: застреленного водителя – в городской морг, Ломовицкого – в райотдел. Ломовицкий и начал первым «колоться». Даже без угроз… Его всё ещё колотило от ужаса. В деталях рассказывал об обстоятельствах убийства. На очных ставках уличал других – тех, кто упорствовал. Впрочем, особо и не упорствовали. Похищенное было изъято. Так что участие в групповой краже отрицать было бесполезно, а убийство, которое Ломовицкий сразу взвалил на Лапина, ни подтвердить, ни опровергнуть никто не мог, – в момент убийства в доме были только два брата. Взломали гараж с оружием, на который «навёл» Гутенко. Улов оказался богатым:

15 радиопередатчиков «Томагава», работающих на частоте УВД, 3 прицела ночного видения для автомата Калашникова, широкополосное радиоустройство – для обнаружения и подавления радиообмена на милицеских частотах, а также американский газовый револьвер «Питон», приспособленный для стрельбы дробовыми патронами.