Шалость

До какого же времени будет оставаться она в этом пустом вестибюле, который казался ей огромным? Эти темные углы не могло осветить слабое пламя восковой свечи. Внезапно часы на башне прозвонили полночь. Они могли бы пробить и больше двенадцати раз, прежде чем ею было бы это замечено, до такой степени ее сознание было заполнено одной мыслью. Эти двенадцать ударов вывели ее из состояния оцепенения, в котором она находилась. Догоревшая свеча мерцала и готова была погаснуть. Она заменила ее новой, захваченной с собою, и направилась к лестнице. Поставив ногу на первую ступеньку, она немного поколебалась. Затем, сняв туфли, начала подниматься. Поднималась она с величайшими предосторожностями. На площадке остановилась. Еще несколько ступенек выше, и она будет перед комнатой, в которой спит г-н де Вердло. Оттуда не было слышно ни одного звука. Г-н де Вердло мог бы похвастаться, что обладает сном младенца. Она повернула направо в коридор, в конце которого была расположена «голубая комната», где г-н де Вердло поместил гостя, прибывшего в Эспиньоль. Приближаясь к ней, Анна-Клод удвоила свою осторожность. Свечу она поставила на пол в углу коридора. Ощупью добралась до двери. Почувствовав себя у цели, она нагнулась и приложила ухо к замочной скважине. Сначала она не слышала ничего, кроме учащенных ударов своего сердца, затем одышка ее успокоилась и она уловила легкое ритмичное дыхание, которое бывает у того, кто спит или отдыхает. Оно поднималось и падало, подчиняясь правильному ритму. Анна-Клод слушала его долго. Мало-помалу дыхание усилилось, сделалось более звучным, легче различимым, более громким, настолько громким, что, казалось, оно постепенно наполняет весь замок своим властным, всепокоряющим, всеохватывающим гулом. Она сама чувствовала себя захваченной этим дыханием, как каким-то вихрем, который готов ее перевернуть, унести с собой. Оно наполняло ее волосы, проходило сквозь ее руки, ласкало ее грудь, обжигало ее губы.

Она отдавалась ему в полном изнеможении, в полной покорности и в то же самое время прекрасно знала, что это просто дышит мужчина там, за этой дверью, перед которой она трепещет от ужаса и любви, в то время как слезы текут по ее полному экстаза и муки юному лицу.

Долго оставалась она так, пока наконец не взяла медленным движением свой подсвечник. G теми же предосторожностями она спустилась по лестнице. На последней ступеньке села отдохнуть. Ночь достигла половины. На заре Куаффар придет разбудить путешественника. Надо ждать до этой минуты, чтобы быть уверенной, что не произойдет ничего ужасного. Дождь освежил воздух. Анна Клод вздрогнула. Она спрятала свою голову в ладони. В ее голове проносились скорее видения, чем мысли. Они быстро следовали друг за другом, как это бывает во сне: карета, свет факелов, пистолетные выстрелы, лицо, глаза, которые смотрят в упор, человек, стоявший во весь рост и одним прыжком очутившийся в седле, потом — приемная монастыря Вандмон, широкое лицо г-на де Шомюзи и где-то, в самых глубинах памяти, маленькая девочка, очень смешная в своем слишком широком старом камзоле с плеч садовника, маленькая девочка — она сама — которую захватили однажды на монастырской стене, готовую, как мальчик, бежать навстречу приключениям. Вдруг она вздрогнула. Пропел петух. Что-то похожее на смутный свет просочилось в темноту вестибюля, где, бледнея, умирало пламя свечи. Это заря. Сейчас появится Куаффар. Она слышала, как он переходит двор. Сейчас огромным ключом он откроет замковую дверь. Он разбудит того, кому надо отправиться в путь, и ничего не произойдет больше. Она не услышит ужасного крика, остановленного в горле кровью, хлынувшей из смертельной раны. Час опасностей уже миновал. Ей нужно возвращаться в свою комнату. Она хотела подняться, но почувствовала такую слабость, что у нее подкосились ноги. Вдруг, ощутив какую-то жгучую неловкость в затылке, она вскочила на ноги и обернулась. С вершины лестницы, опершись на перила, он рассматривал ее пристальным взором. Уже готовый в дорогу, с треуголкой на голове и плащом за плечами, улыбаясь, с пальцем на губах в знак молчания, он смотрел в бледном свете пробуждающегося дня, как со всей быстротой своих голых ножек убегала от него эта странная Психея, которая несла вместо светильника погасшую свечу, в то время как в ее сердце металось таинственное и жгучее пламя только ей одной ведомой тайны…

Не без причин поэтому, для него совершенно необычных и не поддающихся объяснению, Филипп Куаффар с хитрым и глубокомысленным видом, вертя свою шляпу меж пальцами, пришёл доложить г-ну де Вердло, что ночевавший в замке гость уехал на самой заре, обменяв свою разбитую неподкованную лошадь на лучшего коня из конюшни Эспиньоль, и что он проделал это без всяких церемоний, угрожая ему, Куаффару, весьма красноречивым прикладом пистолета. Рассказав об этом, означенный Куаффар вынул из кармана записку, которую всадник велел ему передать г-ну де Вердло. Г-н де Вердло сломал печать и извлек из конверта листок бумаги, на котором было написано четким почерком: