Шалость

«Капитан Сто Лиц благодарит г-на барона де Вердло за гостеприимство, столь любезно оказанное им кавалеру де Брежу. Он никогда не забывает благородных поступков»

Читая эту записку, г-н де Вердло дрожал от ужаса. Как! Он только что дал приют под своей крышей предводителю шайки разбойников! Он спал рядом с комнатой, которую занимал этот человек, и рисковал тем, что ему во время сна могли перерезать горло. Как! Этот красавец офицер с такими тонкими и вежливыми манерами всего только бандит самого низшего разбора, прирожденный негодяй! Это превосходило всякие предположения. Каким образом Анна-Клод не узнала в нем человека, напавшего на ее карету? Ах, если бы Аркенен был здесь, он сразу бы разоблачил незнакомца! Впрочем, приключение имело счастливый исход, так как, вместо того чтобы быть зарезанными, отделались только подменой лошади.

Г-н де Вердло был настолько взволнован, что успокоился только к вечеру. Что скажет г-н де Ла Миньер об этом событии, когда оно станет ему известно? Возвращаясь в памяти к происшедшему, де Вердло испытывал некоторую гордость от сознания, что он стоял лицом к лицу с таким опасным бандитом и еще принял его за дворянина. Он не уставал перечитывать записку, адресованную к нему разбойником, тем более что выражения, в которых она была написана, гарантировали ему на будущее некоторую безопасность. Этот капитан слыл за человека, который умеет держать слово. Разве он откажется когда-либо быть признательным за прием, полученный им в Эспиньоле? Эти рассуждения, во время которых Анна-Клод оставалась совершенно безмолвной, окончились только поздним вечером, когда надо было идти спать. Велико было удивление девицы де Фреваль, когда она, возвратясь в свою комнату, нашла на своем туалете старательно перевязанный пакет. Там находился прекрасный остро отточенный кинжал в шагреневых ножнах и маленькая склянка с наркотическим отстоем. Все это было завернуто в лист бумаги, на котором довольно хорошо было изображено сердце, пронзенное стрелой. Каким образом попали сюда эти вещи? Их присутствие здесь обнаруживало существование услужливой руки. Кто же иной мог быть в этом замешан, как не Куаффар, которого могли заставить силой выполнить данное ему поручение, если не удалось воздействовать на него путем убеждения? И Анна-Клод де Фреваль, со взором, устремленным на эту странную посылку, долго оставалась неподвижной, в то время как в руках у нее был жар, щеки пылали, а сердце билось в груди, как большая птица.

IV

В гулком и чистом воздухе прозвучал пистолетный выстрел, оставляя после себя небольшой дымок. Чучело, насаженное на кол, слегка покачнулось. Это была закутанная в плотный шерстяной плащ фигура толстяка, единственной ногой которого являлась вбитая в землю жердь. На верхней ее оконечности красовалась криво надетая треуголка. Пугало было водружено в дальнем углу парка Эспиньоль на украшенной газонами площадке. Тотчас же после того, как прокатилось эхо, чей-то голос воскликнул:

— Прекрасный выстрел, мадемуазель! Точка в точку!

И Аркенен устремился к мишени. Он внимательно осмотрел ее, сунул палец в круглую дыру от пули, пробившей сукно плаща, и вернулся обратно.

— Я возьму на себя смелость сказать вам, сударыня, что вы станете хорошим стрелком, если, следуя моим указаниям, сумеете надлежащим образом брать прицел и не слишком вытягивать руку. Пуля легла прекрасно. Теперь нужно постараться попасть в самое сердце.

Аркенен кусочком мела нарисовал сердце на верхней части плаща. Сделав это, он выпрямил жердь, поправил треуголку и вернулся к девице де Фреваль, которая стояла в конце аллеи, держа в руке только что разряженный пистолет.