Не далее, как полчаса назад, ему пришлось отказаться от работы: некая дама предложила заняться тем, что по сути называется «экономическим шпионажем». Кис потратил немало времени и слов, объясняя, что это совсем не его профиль и не совсем в его принципах. Но красноречие, видать, подвело Алексея, поскольку оскорбленная отказом дама злобно пообещала распространить о детективе Кисанове самую дурную славу по Москве и бросила трубку…
Но то, что он услышал от Галины, повергло его в состояние, близкое к коме.
— Возьмешься?… — с робкой надеждой спросила она.
— Э-э-э, — мычал Кис, не зная, как вывернуться из безнадежной ситуации.
Обижать отказом знакомую, тем более жену одного из ребят с Петровки, ему не хотелось. Молва бежит быстро, и не хватало только, чтобы о нем и впрямь заговорили, как о детективе, который отказывается от дел… Но браться за это?
— Э-э-э, — тянул Кис, пытаясь что-то придумать. — Знаешь… Давай сделаем так: я наведу справки у Петровича, у Сереги, то есть…
Серега, давний приятель и бывший коллега Киса, был вовсе не Петрович, но Кис прозвал его так по месту работы на Петровке. Тридцать восемь, разумеется.
— … И тогда дам тебе окончательный ответ. Сегодня же вечером.
Идет?
Галя ждала вечера, как приговора. Она то и дело посматривала на часы: муж, к счастью, задерживался на работе, и Галя, вопреки своему правилу появляться домой не позднее семи (не считая тех дней, когда супруг уезжал в командировки), сидела у Стасика, измученно глядя на телефон.
Они давно молчали, предаваясь каждым своим мыслям. По комнате клубились страх и тоска. Галю раздирали совершенно противоречивые чувства: с одной стороны, Стасика надо спасать, о нем надо позаботиться, как она это делала всегда; с другой стороны, она была законопослушной гражданкой, и если вдруг он действительно… С третьей стороны, если Стасик ничего не помнит, — значит, он просто болен, и было бы несправедливо его упекать в тюрьму; с четвертой стороны…
Стасик — тот был просто оглушен. В голове не было никакой мысли, ни одной. И не было никаких желаний, кроме одного: бежать.
Спрятаться!
Исчезнуть!
Ему казалось, что ноги его уже начали бег, а он все еще тупо сидит на стуле и ждет какого-то дурацкого и ненужного звонка от дурацкого и ненужного детектива. И впрямь, ноги уже перебирали воздух под стулом, и он сам напоминал себе спящую собаку, которая, дергая лапами, гоняет кошек во сне…
Они вздрогнули оба, когда телефон взвился звонком.
«Сейчас приеду, — бросил Кис в трубку, — диктуй адрес…»
Галя поспешила на кухню готовить ужин — она не представляла себе, как можно принимать в доме человека, к тому же мужчину (они же вечно голодные!) — и не накормить его.
Она была права. Кис даже не сделал попытки, хотя бы из вежливости, отказаться от предложенного ужина. Напротив, он живо поинтересовался, чем его будут кормить, и узнав, что котлетами, расплылся в довольной улыбке, рассудив, что хоть в этом ему с клиентами повезло…
Впрочем, улыбка немедленно сползла с его лица, как только с ужином было покончено. Деловая часть беседы была, скорее, мрачной. Точнее, мрачными были лица троих ее участников.
Кис сверялся по бумажке с датами и вопрошал: «А двадцать второго января что вы делали? А пятнадцатого февраля?», и слушал с неотвратимо каменеющим лицом рассказы о подвале и бомжихе, о кладбище и вампирах…
Он то и дело посматривал на Галю, словно пытался спросить ее: «Он сумасшедший?»
«Сама не знаю, — печально отвечали Галины глаза, — дело какое-то путаное… Только на тебя вся надежда, Кис…»
— Ладно, допустим, что в те дни, когда произошли два последних изнасилования, — вы действительно, за исключением некоторого промежутка времени, которые мы обозначим как провалы в памяти, оказывались в таких… м-м…, странных ситуациях… А не могли бы вы вспомнить, чем, к примеру, занимались вечером восьмого ноября, между семью и девятью часами вечера?
— Что значит «допустим»? — возмутился Стасик. — Я там действительно был! В странных ситуациях, в смысле…
— Разумеется, — быстро согласился Кис. — Только проблема в том, что вряд ли вы сможете позвать в свидетели пьяную бомжиху… Равно как и вампиров.
— Но… — Стасик был растерян, — но можно же как-то… А другие изнасилования?
— Вот-вот, я как раз и хочу это уточнить… Другие три были еще осенью: одно 14-го октября, два других в ноябре, восьмого и двадцать третьего.
Вечер, те же часы.
Стасик полез в календарь.
— Двадцать третье ноября, двадцать третье ноября… Это же вторник!
— Он обрадовано посмотрел на Галю. — У меня как раз есть алиби! Да, Галка?
— Ты спятил, Стас, — Галя даже привстала с дивана. —И думать не моги!
— Но ты же можешь подтвердить, что мы были здесь, дома!
— Очнись, дорогой! Кому я буду подтверждать это? Собственному мужу?
Буду ему рассказывать что весь вечер провела с тобой, здесь, пока он в командировку ездил? Может еще уточнить, что мы с тобой делали? Как и сколько раз? Ты совсем очумел, Стас, — такое мне предлагать!
— Но… Как же… Ведь ты единственная, кто может подтвердить мое алиби!
— Я не могу подтвердить твое алиби, Стас. Исключено. И не обсуждается.