Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Нам не о чем говорить друг с другом, подумал он, снова входя в мастерскую. Нам нечего друг другу сказать. Нечего, если он будет и дальше держаться той же линии, что и всегда, завидовать, как всегда, успеху другого, потому что собственная неспособность добиться хоть чего–нибудь так его уязвляет. Все та же старая история: если ты чего–то достигаешь, то навлекаешь на себя только зависть и злобу. Все тебя ненавидят, потому что хотят быть на твоем месте, а при этом знают, что никогда на нем не окажутся. Вот почему все они ненавидят Криса Хармана, и вот почему все они ненавидят меня.

Снова переступая порог офиса, он подумал, что Эл, скорее всего, отсыпается дома с похмелья. Когда он покинул мой дом, то наверняка от правился прямо в бар; это вполне в его духе. И теперь просто не в состоянии открыть свою стоянку. Наверное, до сих пор в постели. А его жена отправилась на работу, чтобы прокормить их, чтобы прокормить этого бездельника.

И ведь он никогда не переменится, подумал старик. Никогда не ухватится за возможность и не поднимется; всегда останется таким же тунеядцем, как сейчас, до самого своего смертного часа.

В десять часов того же утра Эл Миллер сидел в своей машине, припаркованной на углу 25–й улицы и авеню Першинг. Стоявшее напротив него трехэтажное здание фирмы «Пластинки Тича инкорпорейтед» доминировало над окрестностями, выглядя куда внушительнее, чем расположенное рядом здание зубоврачебной клиники или бухгалтерский офис сети супермаркетов.

Он уже полчаса сидел в машине с выключенным двигателем, глядя на «Пластинки Тича», куря, отмечая входящих и выходящих людей, равно как тех, кто проходил по тротуару, а также подъезжавшие и отъезжавшие грузовики.

Стоит ли мне туда входить? — спрашивал он себя.

Если я туда войду, думал он, это изменит мою жизнь. Мне надо увериться, что я этого хочу; решить мне надо прямо сейчас, потому что, когда я там окажусь, будет слишком поздно. Эта штука действует только в одном направлении, вход есть, а выхода нет.

Чтобы помочь решению — но не затем, чтобы повлиять на него, — Эл прихватил упаковку таблеток анацина. Теперь время пришло. Открыв жестянку, он вынул плоскую зеленую таблетку, похожую на леденец в форме сердечка; это был дексимил, и он проглотил таблетку целиком, запив ее кока–колой из бутылки, которую тоже прихватил с собой. Приняв дексимил, он почти сразу же почувствовал себя лучше: этому способствовало предвкушение, потому что он из опыта знал, что вскоре у него будет хорошее настроение, а благодаря такому настроению последуют и какие–то хорошие вещи. Но существовала и проблема: когда он принимал дексимил, то у него появлялась склонность говорить слишком быстро и слишком много. Поэтому, чтобы уравновесить маленькую плоскую зеленую таблетку в форме леденцового сердечка, он проглотил и круглую красную глазурованную таблетку спарина, более всего похожую на божью коровку со втянутыми лапками. Спарин был не стимулятором, а транквилизатором. Он надеялся, что вместе две эти таблетки приведут его в состояние, которое ему требовалось, в состояние, соответствующее тому, что он собирался сделать.

Для гарантии он принял сверх того и две таблетки анацина. И этого хватило: он закрыл жестянку и сунул ее себе в карман.

Затем, насколько он помнил, он перешел на другую сторону улицы. После чего стоял в освещенном флуоресцентными лампами офисе, глядя на девушку, сидевшую за столом, перед коммутатором. Девушка, симпатичная, молодая, с сережками, подняла взгляд и сказала:

— Да, сэр?

— Я хочу видеть мистера Тича, — сказал он.

— Мистера Тича здесь нет, — сказала девушка. — Он умер.

— Умер! — изумленно воскликнул Эл Миллер. — Что случилось? Я не был с ним знаком, но что, черт возьми, случилось?

— Его застрелили в Северной Каролине, — сказала девушка. — Не знаю кто; кажется, его звали Мейхард или Мейнард. — Она ждала, но он не мог придумать, что сказать; он немо стоял перед ее столом. — Вы можете увидеться с мистером Найтом, — сказала она. — Это менеджер. Что у вас за дело?

— Хорошо, — сказал он, но потом вспомнил, что хотел увидеть вовсе не мистера Тича; это имя он взял с вывески над зданием. А хотел он увидеть Криса Хармана. — Я хочу видеть мистера Хармана, — сказал он.

— Мистер Харман сейчас занят, — сказала девушка. — Если вы назовете мне ваше имя, я свяжусь с его секретаршей и выясню, найдется ли у него сегодня время, чтобы принять вас.

Он назвал девушке свое имя, а потом прошел и уселся в одно из этих модерновых офисных кресел.

Через некий промежуток времени, которого он вообще не заметил, девушка подозвала его. Он отложил «Лайф» и подошел к ней.

— У мистера Хармана есть несколько минут, чтобы принять вас сейчас, — сказала девушка. — Он может поговорить с вами, если это не займет слишком много времени. — Она указала на коридор. — Первый кабинет справа.

Коридор был, как в поликлинике, из пластика и стекла, с кабинетами по сторонам. Он нашел нужный, в котором сидел Крис Харман.

— Добрый день, мистер Миллер, — любезно сказал мистер Харман, указывая на стул. — Чем могу вам помочь?

Усаживаясь, Эл сказал: