Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов

Повернувшись, он обозрел свою стоянку и двенадцать машин на ней. Что за них выручишь? — задал он себе вопрос. На ветровых стеклах он белой афишной краской вывел разнообразные соблазнительные заявления. «Полная цена — 59 долларов. Хорошие шины». А еще — «Бьюик»! Автоматическая коробка передач. 75 долларов». «Фара–искатель. Обогреватель. Возможен торг». «Хороший ход. Чехлы для сидений. 100 долларов». Лучшая его машина, «Шевроле», стоила всего полторы сотни. Хлам, думал он. Все их надо бы разобрать на запчасти. Ездить на них небезопасно.

Рядом со «Студебеккером» 49–го года выпуска стоял, работая на износ, агрегат для подзарядки аккумуляторов, чьи черные провода скрывались в открытом капоте машины. А без него их не завести, осознал он. Без переносного зарядного устройства. Чертовы аккумуляторы, половина из них не удерживала заряда на протяжении ночи. К утру они сдыхали.

Каждое утро, приезжая на свою стоянку, он вынужден был забираться в каждую машину и заводить двигатель. В противном случае, если бы кто явился посмотреть на его автомобили, он не смог бы показать ни одного из них на ходу.

Мне надо позвонить Джули, сказал он себе. Сегодня понедельник, значит, она не на работе. Он направился было ко входу в мастерскую, но затем остановился. Как мне говорить оттуда? — спросил он себя. Но если бы он перешел через улицу, чтобы позвонить из кафе, то это стоило бы ему десять центов. Старик всегда позволял ему звонить из мастерской бесплатно, так что смириться с мыслью об уплате десяти центов было нелегко.

Подожду, решил он. Пока она не появится здесь, на стоянке.

В половине двенадцатого его жена подъехала к бордюру в одной из машин со стоянки, стареньком «Додже» — с его крыши свисала обивка, крылья проржавели, а передняя часть была перекошена. Паркуясь, она одарила его веселой улыбкой.

— С чего это ты выглядишь такой счастливой? — поинтересовался он.

— А что, все должны быть такими же мрачными, как ты? — отозвалась Джули, выпрыгивая из машины. На ней были линялые джинсы, в которых ее длинные ноги казались худыми. Волосы собраны в конский хвост. В полуденном солнце ее веснушчатое, слегка оранжевое лицо излучало свою обычную уверенность; глаза у нее так и плясали, когда она шагала к нему с сумочкой под мышкой. — Ты уже поел? — спросила она.

— Старикан продал гараж, — сказал Эл. — Мне придется закрыть стоянку. — Он слышал собственный тон, зловещий донельзя. Даже самому ему было ясно, что он хотел испортить ей настроение; однако и вины при этом он не чувствовал. — Так что нечего так радоваться, — сказал он. — Взглянем на вещи реально. Без Фергессона я не смогу поддерживать эти развалюхи в рабочем состоянии. Господи, что я понимаю в ремонте машин? Я всего лишь продавец.

Находясь в самом подавленном состоянии, он всегда так о себе и думал: я — продавец подержанных машин.

— Кому он его продал?

Улыбка с ее лица не сошла, но теперь была осторожной.

— Откуда я знаю? — сказал он.

Она тут же направилась ко входу в мастерскую.

— Я спрошу, — сказала она на ходу. — Узнаю, что они собираются сделать: у тебя ума не хватит это выяснить.

Она скрылась в мастерской.

Последовать за ней? Ему не очень–то хотелось снова видеть старика. Но, с другой стороны, обсуждать эти вещи следовало ему самому, а не его жене. Поэтому он пошел вслед, прекрасно зная, что со своими длинными ногами она дойдет туда гораздо быстрее, чем он. И, само собой, когда он вошел в мастерскую и глаза его успели адаптироваться к тусклому свету, то обнаружил, что она стоит и разговаривает со стариком.

Никто из них не обратил на него ни малейшего внимания, когда он медленно к ним приблизился.

Своим обычным хриплым и низким голосом старик растолковывал все то же, что раньше объяснял Элу; он ссылался на те же причины и использовал почти те же слова. Как будто, подумал Эл, это была готовая речь, которую он составил. Старик говорил, что выбора у него, как ей прекрасно известно, не было, доктор запретил ему заниматься тяжелым трудом, неизбежным при авторемонтных работах, и так далее. Эл слушал без интереса, стоя так, чтобы иметь возможность смотреть наружу, на яркую полуденную улицу, на снующих людей и проезжающие машины.

— Ладно, я вот что думаю, — сказала Джули всегдашней своей скороговоркой. — Может оказаться, что оно и к лучшему, потому что теперь он, возможно, сумеет продолжить обучение.

— Господи, — только и сказал Эл, услышав эти слова.

Старик посмотрел на него, потирая правый глаз, который покраснел и распух: видимо, что–то в него попало. Достав из заднего кармана большой носовой платок, он стал касаться глаза его краешком. И на Эла, и на Джули он взирал с выражением, которое Эл счел смесью хитрости и нервозности. Старик принял решение, он определился со своей позицией, причем не только относительно мастерской, но и относительно их обоих. И что он там чувствовал, хорошо или плохо обошелся он с ними, не имело значения. Он не изменит решения. Эл знал его достаточно хорошо, чтобы понимать это: старик был слишком упрям. Даже Джули со своим властным язычком никак не могла на него воздействовать.