Шаман

— Если ты вдруг услышишь голоса духов, — Изга сел рядом. Его собственный голос звучал так близко, что отзывался дрожью во мне. — То система защиты внушит тебе, что это ненормально. Безумие. Ка-та-стро-фа! Теперь ты — вечный пациент психбольницы. И чтобы выздороветь, придется заставить голоса замолчать. Беда шаманов в том, что нам нужно общаться с духами. Без них никак. Однако системе защиты плевать, она работает в штатном режиме. Духи приходят, а им: «Пошли прочь!»

— И вы сходите с ума?

— Да, — честно ответил Изга. — Выражаясь в принятых аналогиях, шаманская болезнь — это время от первого срабатывания защиты до ее взлома и перенастройки. Но не представляй себе слишком уж ужасных последствий. Кровавую пену у рта, замученных и задушенных в припадке людей. Нет, духи-помощники не желают нам зла, они приходят за другим. Поэтому стараются все сделать мягко, во сне. Это сразу выключает часть защитных механизмов. Люди нормально относятся к кошмарам. Гораздо лучше, чем к ярким видениям наяву.

— Еще бы. Мало ли чего может присниться? Встал утром с кровати и забыл.

Язык стал деревянным. Я пыталась говорить, но постоянно отвлекалась. Сколько новых оттенков появилось у ощущения тепла. Изга намеренно касался меня бедром. И от того, что явно не думал о новом поцелуе, это казалось испытанием. Дразнило, будоражило.

— «Взламывать» будущего шамана начинают лет с семи, с одиннадцати, — он продолжал, не обращая внимания на мое состояние, или успешно делал вид. — Всем снится примерно одно и то же. Ужасные монстры с рогами, козлиными копытами, синими хвостами и рыбьей чешуей. Пауки, сколопендры, бешеные собаки. Они все нападают и хотят убить. Но на самом деле духи ничего не делают. Просто сидят рядом. Это система защиты свирепствует. Так продолжается до тех пор, пока шаман не начнет привыкать к духам. Желательно разглядеть их получше, попробовать заговорить.

— Поучаствовать во взломе со своей стороны?

— Я повторяюсь? — с улыбкой спросил Изга и убрал прядь волос с моего лба. — Ты в ежедневнике это прочитала?

— Нет, — голос почти перестал меня слушаться. — Всего лишь слежу за твоими мыслями и пытаюсь их продолжить.

— У тебя получается. Так вот, кошмары прекращаются, когда происходит одно из двух: либо шаман побеждает духов, либо они перестают нападать. То есть система защиты отключается, но все равно остается в спящем режиме. С этого момента молодого шамана можно учить входить в транс.

Он замер, так и не коснувшись губами моей щеки. Еще немного и я бы снова не устояла. Забралась к нему на колени и продолжила начатое. Но энергетика падала. Изга сам гасил ее, как и в прошлый раз.

— А сколько тебе было лет, когда защита отключилась?

Я хваталась за разговор, как утопающий за соломинку. Пыталась вернуть ощущение трепета. Нет, оно никуда не делось, просто градус снизился.

— Тридцать.

— Ого. Это поздно?

— Да, — от шамана повеяло сожалением. — Именно так мне и говорили. Личность сложилась, будет трудно взглянуть на мир другими глазами. А что делать, если духи одолевают? Оперировать они не мешали, но в реанимации появлялись регулярно. Большую часть проделок я потом осознал, когда начал понимать, откуда ноги росли. Привезли в роддом женщину. Острая гипоксия плода, экстренное кесарево. С ребенком все хорошо. Две кисты сосудов головного мозга не в счет. Чудо по сравнению с тем, что должно было быть. Зато мама…

Изга вздохнул и нахмурился. Тяжело было вспоминать?

— Все началось с того, что на нее не подействовала спинальная анестезия. Акушер уже скальпель взял, живот пальпировал, а она: «Я все чувствую». «Так бывает, — ответил ей анестезиолог, — главное, чтобы больно не было». Пациентка успокоилась, и он кивнул акушеру. Тот зажимом ей кожу на животе и прихватил. Причем экран ведь перед ней стоял, она не видела движения. «Ай! — крикнула. — Больно».

— И что делают в таком случае?

— Общую анестезию. «Кетамин. Сто» и поехали. Ребенка неонатолог унес, акушер шов сделал, пора просыпаться, а она никак. Признаков комы нет, а в себя не приходит. «Надо ждать», — сказал анестезиолог. На всякий случай ее перевели в реанимацию. Я у себя в ночь дежурил. Все тихо было, но не спалось. Слышу, беготня по коридору. Четыре часа прошло после операции, она никак. Один раз крикнула, что больно и снова отключилась. Анестезиолог с акушером сообразить не могут, что не так. Я нос высунул из отделения и меня подключили. Ну, должна проснуться, обязана. Ничего не мешает. Снова крикнула, мы к ней. Смотрим, глаза открыла. Все выдохнули, акушер защебетал, что операция прошла хорошо, ребенок в детском. Согласие на прививку ей тут же сунули, она подписала. Нормальная такая, адекватная. Заторможенная только немного и все. Акушер радостно простынь откинул, кулаком ей на живот надавил, она как заорет на всю реанимацию. Воздух в легких кончился, голова на подушку упала.

Я поморщилась, представляя себе это.

— Так больно было?