— Вера, прекрати, — предостерегает нелюдимый мальчик, не открывая глаз. — Я общался не с Таней, а с ее дедушкой.
Час от часу не легче. С дедушкой. И, кстати, прошу заметить, я не произнесла ни слова. Хотя мысли, конечно… Вот и поживи с таким.
— И что тебе нужно было от Таниного дедушки? — спрашиваю я с живым интересом и сажусь на постели, распихивая подушки.
— Не мне от него, — уточняет Тошка. — Ему от меня. Он прислал мне чек.
Чек?.. Я молча хлопаю глазами. Какой такой чек мог прислать Антону дедушка маленькой негритянки?.. Молчание затягивается, и, наконец, мой скрытный мальчик соизволит пояснить, когда я уже собираюсь стукнуть его чем-нибудь увесистым:
— Ну, ты сама рассказывала, — говорит он неохотно, — что Танина мама — дитя любви юной москвички и студента из «Лумумбы».
— Ну?
— Ну и вот. Студент из «Лумумбы». Танин дедушка. Зимбабвийский, что ли, принц. Не бедный, в общем, старичок. Ты и сама могла бы догадаться — жить в Нью Хоупе по карману немногим.
— И он прислал тебе чек?
— И он прислал мне чек.
— За чудесное спасение внучки и правнука?
— Ага.
— Офигеть.
— А то.
— Тошка, — требую я, — открой глаза!
Он открывает глаза, и я целую сначала один глаз, потом другой, а потом, для ровного счета, подбородок с ложбинкой и твердый рот.
— Теперь мы заплатим счета за газ и свет! — говорю я торжествующе. Но он качает головой.
— Нет.
— Как это нет?.. Ты что?.. Почему не заплатим?
Он снова лежит с закрытыми глазами, негодяй, и даже бровью не ведет.
— Потому что мы переезжаем.
Я люблю сюрпризы, но это уж слишком.
— Тош?
— Ммм?..
— Не мычи! Я тебя сейчас убью! Куда это мы переезжаем?
— Я купил дом, — сообщает он совершенно спокойно.
Я долго смотрю на него, потом тихонько ложусь рядом и молча пытаюсь собрать разбегающиеся мысли. Он купил дом. И когда только успел? Это же не в лавку за овощами съездить. И что это за дом?.. Мог бы, между прочим, со мной посоветоваться. Мне ведь, кажется, тоже там жить! Или у него другие планы?..
— Тош?
— Ну, что?
— Ты сказал «мы переезжаем»? — уточняю я осторожно.
— А что, у тебя другие планы?
— Нет… но я думала — вдруг у тебя другие…
Он, наконец, открывает глаза, поворачивается на бок и смотрит на меня с откровенным любопытством.
— Ты что, совсем дурочка?
— Ну да, — говорю я виновато, и уже собираюсь начать оправдываться, но тут он меня целует, и нам на какое-то время становится не до разговоров.
Когда мы отрываемся друг от друга, на часах уже полдень, и значит, половина воскресенья благополучно миновала.
— Тошка, не кури в постели.
— А где я должен курить?
— На террасе.
— Это кто сказал?
— Это я тебе говорю… Только не начинай про «кто в доме хозяин»!
— Ладно, не буду. Кстати, о хозяевах. Я хотел тебе сказать… Дом, который я купил. Он оказался на два хозяина. Ты не возражаешь, если Иван с Нэнси будут жить у нас за стенкой?
— А-а-а-а!..
Я вскакиваю и некоторое время восторженно прыгаю на жестком матрасе. Тошка наблюдает за мной с нескрываемым интересом.
— Что это было? — спрашивает он, когда я, наконец, плюхаюсь обратно.
— Танцы шаманов Сибири, — отвечаю я, с трудом ловя сбившееся дыхание.
— Отдышись, — советует Тошка и откидывается на подушку. — И подай мне пепельницу.
— Я же сказала, не кури в постели…
— Ты отдышалась? — он не обращает на мои слова ни малейшего внимания и все-таки закуривает. — Ну, теперь вставай и танцуй дальше.
— Почему? Тебе нравится, как я танцую?
Он некоторое время молча пускает дым в потолок, мой загадочный мальчик. Потом гасит сигарету, убирает пепельницу с живота на тумбочку и произносит:
— Это тот дом.
— Какой — тот? — спрашиваю я с замиранием сердца, хотя уже догадываюсь, какой.
— Ну, тот. Красный, с плющом.
Я молчу, потому что глотаю слезы, которые взялись неизвестно откуда.
Тошка тоже молчит, потом придвигается поближе и вежливо осведомляется, глядя в потолок:
— Ну, и где же вторая часть Марлезонского балета?.. С элементами шаманских плясок.
Я поворачиваюсь к нему и целую тэнгерийн-тэмдэг, похожий на созвездие Стожары, которое греки называли Плеядами. И спрашиваю шепотом:
— Тош, ты меня любишь?
— Вот только про «люблю-люблю» не начинай!.. — он сердито хмурится, мой начисто лишенный всякого романтического пафоса мальчик.
— Ну, правда! — настаиваю я с упорством трехлетнего ребенка, выпрашивающего игрушку. — Ну, скажи. Ну, скажи!..
— Вера, не приставай.
Нэнси бы на моем месте обиделась. Но я не обижаюсь, я привыкла. Хотя мне очень, очень хочется, чтобы он сказал мне, что любит. И говорил это почаще. Желательно — по пять раз в день. Желательно — всю оставшуюся жизнь.
— Тош, ну скажи, — шепчу я уже безнадежно. Он ведь не скажет, он ужасно, ужасно упрямый.
Мой упрямый мальчик молча встает и открывает окно. И говорит, стоя ко мне спиной:
— Я за тебя умру. Делов-то. И давай уже, наконец, сварим кофе.
Часть III
ДОМ В ПЛЮЩЕ
Глава 1