Шаман

Серебристые волоски касаются моих век, моего лба, ресниц, губ. Я задыхаюсь от ужаса и отвращения. Совсем близко я вижу равнодушные глаза — десяток белесых глаз.

— Вера, проснись!..

И в тот момент, когда я начинаю осознавать, что сплю, начинаю чувствовать Тошкины руки на своих плечах, начинаю просыпаться, — в этот момент, между сном и явью, в странной зыбкости звуков и картинок, я вдруг понимаю, что паук хочет меня поцеловать.

Я едва успеваю перегнуться через край кровати. Меня отчаянно тошнит.

— Вера!.. Мать твою, ты заболела!

У Тошки неузнаваемый голос, я понимаю, что он кричит на меня, потому что испугался, мне хочется его успокоить, но я не могу, я даже говорить не могу.

— Я говорил вам — убирайтесь, я сам тут разберусь! Я говорил вам с Нэнси — уматывайте в мотель, дайте мне спокойно понять, что тут происходит! Но ты же уперлась, как овца, ага!.. Вера… Вера!.. Может, скорую вызвать?..

Я изо всех сил пытаюсь справиться с собой. Мне ужасно плохо, но никакая скорая тут не поможет.

— Тош, — выдавливаю я, задыхаясь, — уйди…

— Ты с ума сошла, да?

— Уйди… пожалуйста…

— Вера! — Нэнси в беленькой ночной сорочке подлетает ко мне, как ангел-спасатель. — Тошка, убирай отсюда свою задницу на фиг, сейчас все будет нормально… Кому я говорю? Уходите оба! — она машет руками на заспанного Ивана и на Тошку, который продолжает держать меня за плечи, как будто не решается отпустить. Меня больше не тошнит, но лучше бы тошнило: ужасный спазм сжимает ребра, не давая вздохнуть. В груди нарастает боль. Я пытаюсь поймать воздух ртом, как вытащенная из воды рыба, и паника все больше охватывает меня вместе с удушьем.

— Тьфу на вас, блин, да принесите воды, что вы встали! Она же задохнется!.. — Теперь Нэнси тоже испугалась, в ее голосе слышатся слезы. А я ничего не могу поделать.

— Вера! Ты меня слышишь? Дыши! Верочка!..

— Пусти, — Тошка отшвыривает Нэнси в сторону, резко приподнимает меня за плечи одной рукой, а другой коротко бьет кулаком поддых. Нэнси сначала с криком отшатывается, а потом бросается на Тошку и начинает яростно дубасить его по спине. Но я наконец-то могу дышать. Мне уже не больно, хотя Тошка ударил меня достаточно сильно. Просто от удара диафрагма расправилась, и спазм отпустил.

— Вера… Вера… — не обращая внимания на всхлипывающую Нэнси, Тошка прижимает меня к себе. — Ну, как ты?.. А?..

— Спасибо, Тош… уже все нормально. Прости…

— Вот дурочка, — он все еще не выпускает меня из рук. — Что тебе такое приснилось?

— Вера, он тебя ударил! — Нэнси вся дрожит. — Иван, он ее ударил!

— Ну, что ты, бэби… Это такой прием специальный. Чтобы помочь вздохнуть. Она могла задохнуться, понимаешь?.. Ну, успокойся. Пойдем чайник поставим.

— Да нет уж! — моя подруга решительно высвобождается из мужниных объятий. — Вы с Антоном выметайтесь отсюда, курите, ставьте чайник, ловите полтергейстов, делайте что хотите, а мне нужно с Верой поговорить.

— Вера, мне уйти?

Я не узнаю своего решительного мальчика. Кажется, впервые за все время, что мы вместе, он не знает, как поступить.

— Иди, Тош, угу. Я в порядке. Идите на кухню, мы сейчас спустимся.

Они уходят, по пути зажигая свет во всем доме, чтобы нам было не страшно, а я сползаю с кровати и отправляюсь в ванную за тряпкой. Нэнси следует за мной по пятам. Пока я умываюсь, она открывает кран над ванной и набирает воды в ведро. Мы сосредоточенно моем пол, потом подруга решительно усаживается на нашу скомканную постель, поджав по-турецки свои восхитительно длинные ноги, и говорит:

— Ну?

— Что — ну?.. — Я отжимаю тряпку.

— Поставь ведро немедленно, я сама вылью! Признавайся — ты беременна?

От неожиданности я чуть не роняю ведро.

— Конечно, нет! С чего ты взяла?

— А с чего тебя так полощет?

— О, господи… Нэнси, ну что ты за человек? Если бы я… если бы у меня… разве я бы тебе не сказала?

Она недоверчиво смотрит на меня некоторое время, потом кивает.

— Да, я думаю, сказала бы…

— Ну и вот.

Я уношу ведро с тряпкой в ванную и открываю окно.

— Пойдем чай пить. Наверное, чайник уже вскипел.

— Погоди, — Нэнси подходит к своему матрацу — с некоторых пор мы все спим в одной комнате — и набрасывает халатик. — Скажи мне, что это было… на этот раз?

— Паук, — коротко отвечаю я, и меня всю передергивает от воспоминания. — Ростом с человека. Каждый… каждый волосок был виден.

— Блин горелый… фу… ненавижу пауков. Меня бы тоже вырвало, если бы мне такое приснилось. Слушай, мать, сколько же можно, а?.. Ведь каждую ночь. То ты, то он, то оба вместе. А нам с Иваном ничего не снится. Но попробуй-ка поспать, когда вы вскакиваете, как угорелые. А сегодня еще и это… Почему ты Тошкин амулет не надела? Он же, кажется, помогает.