Шаман-гора (СИ)

Никого не щадили воины монголов: ни женщин, ни детей, ни стариков. Сильны и искусны были наши воины, но слишком мало их было по сравнению с захватчиками. А тут ещё и Китай, вспомнив прошлые обиды, объединил свои силы с пришельцами. Великое горе прокатилось по земле чжурчженей. Опустели города и селения, заросли поля. Нещадно разрушены жертвенные храмы и капища^[15]. Не помогли людям их боги. А те, кому чудом удалось выжить, забились, словно дикие звери, в тайгу и стали жить как дикари, постепенно забывая язык и обычаи предков. С тех пор, помня о пережитых ужасах, наши шаманы и главы родов строго-настрого наказали потомкам ни в коем случае не поднимать на людей оружия, ибо окончательно сгинет наш род.

Мало нас, слабы мы духом и силами. Но было сказано в древнем пророчестве, что наступит время и придут на наши земли высокие, светловолосые и голубоглазые люди. Будут эти люди для нас защитой и помощью. И тогда не посмеют маньчжуры обижать наш народ, убивать, грабить и угонять в рабство людей. Вот и сбылось пророчество. Значит, и то, о чём говорят легенды древних, правда. Был такой гордый народ — чжурчжени».

Менгри закончила свой рассказ. Некоторое время стояла тишина. Лишь только волны плескались за бортом да неугомонные чайки неустанно кружили над водой, выискивая себе добычу.

Я уже во второй раз слышал о таинственных чжурчженях, прародителях малых народностей Дальнего Востока. Значит, и здесь прошлось огнём и мечом татаро-монгольское иго. Только наш народ смог подняться с колен и занять достойное место среди остальных народов, а потомки чжурчженей, наоборот, скатились вниз по лестнице эволюции и остановились на уровне первобытных отношений. Видно, мечи воинов Чингисхана уничтожили всех вольнолюбивых и сильных духом людей этого племени.

А оставшиеся в живых не смогли поднять свой народ до уровня других цивилизованных народов.

Ну, наверное, как раз в этом нет ничего странного. Как свидетельствует всё та же история: неисчислимое количество племён и народов сквозь время и кровь прорывались на самый верх мирового пространства, а затем скатывались вниз, при этом безвозвратно теряя своё былое величие и славу. Видно, какой-то стержень и жажда выживаемости должны быть заложены на генном уровне у народа, а не заключаться лишь в одном умении личности повести его за собой. Тому примером история Руси. А может быть, феномен нашей живучести заключается в том, что в России больше всех не любят самих русских и нам постоянно приходится в неустанной борьбе подтверждать самим себе и друг другу своё право на жизнь. А как говаривали древние латиняне — «Пока борюсь — живу»? Отбери у нас эту борьбу, и мы станем самодовольными гражданами с ожиревшими мозгами.

— Н-да, дела, — протянул Степан. — Хорошая у нас подобралась кумпания. Казак с персиянскими кровями. Даурскомангренская княжна. Расстрига-офицер графского сословию да три бабы из казённых крестьян.

Девушки весело прыснули и старательно отвели глаза от подозрительного взгляда казака.

— А могёт быть, и вы не крестьянского сословия? Тогда сознавайтесь, раз такое дело.

— Не сумлевайтесь, Степан Северьянович, крестьянского мы роду-племени, оттого и горе-горькое в чужедальней сторонушке мыкаем, — нараспев произнесла Катерина.

— Были бы мы важных кровей, разе ж мы этутка счас маялись? — поддержала её Капитолина.

— А что ж тут такого, эка невидаль. А ведомо ли вам что до Шилкинского завода вас сопровождали солдаты под командой князя Волконского? Вроде и князь, а тоже тяготы претерпевал^[16].

— Князь он и в Сибири князь, — не сдавалась Катерина. — Свово не упустит.

— Так-то оно так, но всё одно тяжела служба государева, будь ты князь или кто чином пониже. Смертушка, она ведь не выбирает, кого следоват прибрать. Ей всё едино.

Все невольно перекрестились. Слишком много смертей довелось увидеть им на этом крестном пути из России в земли приамурские.

— А вот ещё один человек высокого сословия — Бестужев.

Дак он четыре года назад сопровождал груз с провиантом на сплаве. Ничего, хорошо доехал, — добавил Степан.

— Уж не декабрист ли это Бестужев? — поинтересовался я.

Я наивно полагал, что уж о декабристах, о которых нам вдалбливали на уроках истории, должен знать каждый.

— Декабрист он или какого другого месяца зачатия, то мне доподлинно не известно, — произнёс Степан. — Но что по молодым летам супротив самого государя бунтовал, то ведаю. И поделом был сослан в Сибирь. Здесь зараз не забунтуешься.

Я, памятуя всё те же уроки истории о том, что казачество являлось самым яростным и последовательным оплотом самодержавия, промолчал.

А Степан продолжал:

— Это надо же такое умыслить, на самого государя российского руку поднять?! Государь ещё милость проявил, не перевешал всех к чёртовой матери.