Шаман-гора (СИ)

Вообще-то мне приходилось свежевать домашнюю скотину — свиней и быков. В общем и целом со строением туши животного я был знаком. Короче, не хрен кокетничать, а надо выручать своих новых знакомых, тем более что я не был потомком медведя, а мои предки появились на свет в процессе эволюции, если, конечно, верить Дарвину. Поэтому я взял протянутый нож и принялся за работу. Все девушки, словно по команде, отправились в свою избушку. Зрелище, конечно, было не из приятных.

Через час мы продолжали свой путь. На огне, в здоровенной сковороде, жарилась свежина, а остальное мясо солилось и укладывалось в берестяные туеса. Медвежий жир готовился к вытапливанию и переливанию в ёмкости.

— Ну вот, теперь мы зараз караван нагоним, — поглядывая на жарившееся мясо, довольно потирал руки Степан.

Наблюдая за суетившимися около очага девушками, я вспоминал рассказ отца моего друга детства Кошкарова дяди Вовы.

Происходило это на озере Кизи. Если кто не знает, то это между бухтой Де-Кастри и селом Мариинским. Они плыли через озеро на служебно-разъездном катере «Ярославец».

«И вот, — рассказывал дядя Вова, — пересекли мы уже почти что больше половины озера. До села Санники оставалось совсем чуть-чуть. Глядим, медведь плывёт. Ну, мужики-то все охотники, кого учить. Давай, говорят, лохматого загарпуним. А на пароходе, как назло, нет ни одного «ствола». Похватало мужичьё все багры, что были на катере. Встали «гарпунщики» вдоль борта, приготовились, значит, медведя взять. Капитан, тоже специалист, пароход подвёл к медведю тютелька в тютельку. Только не стал мишка дожидаться, когда его в дичь превратят.

Никто и не успел своим багром пошевелить, как медведь заскочил на судно и уселся на носу. Дядя Вова говорил, что на катере наступила мёртвая тишина. Только было слышно, как хлопают металлические дверцы и люки, отгораживая неудачливых охотников от непрошеного гостя… И пришлось капитану менять курс и причаливать к берегу, чтобы высадить безбилетного пассажира. А медведь вышел на берег достойно, без лишней суетливости, и не спеша отправился в лес. Так что, выходит, чревата охота на такого зверя на воде. Можно сказать, что нам очень здорово повезло».

— Ну что, добытчики, сидайте до стола, — пригласила всех на свежину разрумянившаяся у огня Катерина.

Степан, будучи в своём репертуаре, выпросил у девушек «за упокой души безвременно почившего хозяина тайги». При этом он так проникновенно врал о том, что если не помянуть его «как следоват», то на нас обрушатся такие неудачи, что похищение девушек — просто смех по сравнению с тем, что нас ожидает.

Я, чтобы не рассмеяться, занялся чисткой берданки.

— А вот мы у Михаила спросим, — вышла из положения Катерина.

— Степан прав, — еле сдерживая смех, буркнул я. — По христианскому обычаю полагается помянуть.

Катерина поднесла нам по чарке, и мы с удовольствием поели свежего мяса. Я не могу объяснить на пальцах вкус медвежатины тому, кто её не пробовал. Но прошу поверить мне на слово — это просто чудо. Не зря все коренные народности Дальнего Востока, почитая медведя как хозяина тайги и своего прародителя, не отказывают себе в удовольствии полакомиться его мясцом.

За всеми хлопотами и удовольствиями незаметно наступили тёплые амурские сумерки. Мы причалили к берегу и обосновались на ночь.

Весь проделанный от Благовещенска путь мы плыли, словно в пустыне. На нашем берегу не встретилось ни одного селения, так что нам не у кого было узнать, нагоняем мы основной караван или нет. Степан говорил, что через пару суток будет станица Поярково. Вот там мы точно и определим своё местонахождение относительно всего каравана. Помня, из-за чего начались наши злоключения, мы не забывали выставлять ночной караул. Теперь у нас было трое мужчин, поэтому поспать удавалось больше.

В эту ночь я стоял последнюю предрассветную смену. Алонка и Менгри ушли ночевать в лес, а я расположился у костра.

«Не налюбились ещё молодожёны», — завистливо подумал я и бросил украдкой взгляд в сторону спящих в палатке девушек.

И вовремя. Из приоткрытой занавеси палатки на меня внимательно глядели глаза, которые могли принадлежать только одной девушке в мире. Затем занавеска откинулась в сторону, и на свежий воздух выбралась гибкая девичья фигура.

После той ночи, когда мы с Луизой показали друг другу свои чувства, мы старательно избегали возможности оказаться наедине. И я, и она, казалось бы, боялись сделать навстречу следующий шаг.

«Интересно, что она задумала?» — думал я, разглядывая девушку.

Луиза закинула руки за голову и с грацией хищной кошки потянулась. Затем она, слегка прихрамывая, направилась к костру, а может быть, ко мне, ведь я-то сидел у костра.

«Ишь ты, — подумал я, — хочет показать, что рана уже не болит. Перед кем фасонишь, девочка? Я-то знаю, как ты себя чувствуешь на самом деле».

Луиза подошла и молча присела рядом у костра. Она положила подбородок на колени и, не мигая, стала смотреть на огонь.

Языки пламени отражались в её широко открытых глазах.

— Что, не спится? — скромно поинтересовался я.