Шаманский бубен луны (СИ)

— В семь вечера устроит? — подняла руку Половинка. — Я договорюсь с Риатой Георгиевной, чтобы нас пустили в школу. От меня проигрыватель и пластинки. Лимонад и торт на ваше усмотрение. Только организовывайтесь сами.

— Как это? — удивилась Вера.

— Сами соберите деньги, все купите. Можете не покупать, просто устроим танцы.

— Не, без лимонада кисло, — скуксилась Бородулина.

— Вот ты этим и займись, — обрадовалась Половинка.

— Я не приду.

— Очень хорошо, — не сдержалась Ася. Теперь ей уже точно хотелось пойти на «Огонек». — Давайте, я куплю торт, а пацаны лимонад.

— Почему снова пацаны? — понеслось со всех сторон.

— Потому что лимонад тяжелый.

Голос у Джо Дассена оказался бархатным, угадывалась красота, стиль, утонченность этого человека. Ася сидела за учительским столом. Перед проигрывателем лежали гибкие синие пластинки из журнала «Кругозор». Девчонки танцевали в центре класса, предварительно все парты распихали по стенам. Пацаны притулились на подоконниках. Кропачев торчал у парты с едой и тревожно приглядывался к бутылкам с лимонадом «Буратино».

— Давайте есть торт, — бесконечно требовал он и цеплял арахис с края бисквита.

— Дай послушать! — начинали все. — Торт пришел есть?

— Конечно, — бухтел Кропачев и шел приглашать Таню Компотову на танец.

Лишь бы из нее не посыпались патроны, мысленно съязвила Ася.

Кропачев, словив снисходительный взгляд Компотовой, струхнул, передумал, уже рванул сбежать, но Таня перехватила, потащила на середину класса, положила его руку себе на талию, потом опустила чуть ниже. Кропачев дернул руку вверх. Таня что-то прошептала ему на ухо. Кропачев вытаращил глаза, словно она призналась ему в любви. Он скорее бы спрыгнул с утеса в Косьву, чем в это поверил. Таня вновь что-то прошептала, он замер, ошеломленно уставился на нее, весь его вид говорил о потрясении. Он отодвинул ее, как тяжелую мебель, выцепил из вороха одежды свою куртку, пропал из класса.

— Ты что ему сказала? — набросилась Герн на Таню.

— Твое какое дело? — блаженно прищурилась Таня и сразу стала похожа на сытую серую кошку. Так же ласково мурлыкнула, потянулась, и все услышали, как у нее на груди звякнул металл. Таня довольно сносно подхватила мелодию Джо Дассена, затянула. — Салют, бла-бла-бла-бла…салют, соммент тю вас…

Кропачев вернулась в класс какой-то растерянный, пропитанный запахом табака, кажется, плакал, доел остаток торта, мятый кусочек. Хорошо хоть Ася вовремя спохватилась, отобрала у Бородулиной. Приготовилась слушать гадости, что-то типа подхалимка, выпендрежница, но как ни странно Бородулина промолчала, опрокинула в рот пустую бутылку, дождалась сладкой капли, громко вернула бутылку на место.

— Ладно, если больше ничего нет, я пошла домой.

— Давайте отпразднуем Новый год у меня, — ошарашила Половинка весь класс предложением. — Правда, у меня одна комната, но зато большая. Места хватит всем.

Два дня Ася отпрашивалась. Мать удивлялась, не верила, но потом отпустила.

Половинка жила в «кривом» доме, который специально строили для англичан, строителей «Метанола». Ася быстро нашла подъезд, поднялась на третий этаж. Дверь оказалась незапертой. На вешалке уже не было места.

— Ну не расстраивайся, — кого-то уговаривала Наташа Бердникова, — ну не в братскую же могилу он слег. Появится.

— Ага, — бухтел в ответ голос (Веркин голос). — За ним знаешь, сколько девок бегает.

Ася вдруг порадовалась, что это нытье предназначено не ей. Вот пусть Бердникова слушает, успокаивает, а Ася будет радоваться празднику. Она вышла в свет коридора. Вера демонстративно отвернулась, Наташа кивнула на кухню.

— Чего так долго? Там уже вовсю готовят.

Кухня непривычно большая, как Асина комната. Но все равно не протолкнуться — много народа.

Ася прошла в комнату. Продавленный диван, рядом деревянный ящик, укрытый газетой, металлическая тарелка с оливье, разномастные чашки, кружки, стаканы. Под потолком из угла в угол протянута новогодняя гирлянда, к середине комнаты провисала бельевой веревкой. Огоньки таились в фонарных домиках, украшенных незатейливыми узорами-завитушками. Завитушки бесконечно заигрывали, цеплялись за юношеские затылки. Иногда гирлянда сваливалась очередному бедолаге на голову. Половинка охала, ахала, двигала коробку то к окну, то к двери. К косяку двери гирлянда была привязана более-менее хорошо, а вот к шторе крепилась только иголкой. После очередного падения, Гордеев догадался сделать петельку, накинуть на край гардины. А кто сказал, что так лучше. Гардина ведь тоже приколочена женской учительской ручкой. Гирлянда грохнулась на пол вместе с гардиной. Больше гирлянду не поднимали, пустили вдоль плинтусов по периметру комнаты.

После гимна Половинка взяла с подоконника большую глиняную кружку.

— А теперь — на счастье. Кто?

Все притихли.

— Кто разобьёт?

— Кружка ваша, вам и бить, — заметил Кропачев.

— Я хочу, чтобы разбили вы. На счастье класса. Возьмите, — пошла она по кругу, дошла до Аси.

— Жалко, — отказалась Ася.

— Для счастья не жалко.