Шамбала

С Марией мы несильно ладили. Назвать наши отношения, страстно-сестринскими как то случалось наблюдать у иных жителей Ущелья, представляется затруднительным. Наши матери произвели нас на свет с разницей в два года, и тетка с первых же минут проживания в их доме дала понять: я – старшая. С меня спрашивали неурядицы, меня клеймили в неудачах, я отвечала головой за промахи кровной родственницы. Поначалу это пугало; но много позже я осознала истинную причину отсутствия взаимопонимания между двоюродными сестрами: Мария была той девочкой, которая все сознательное детство жила внутри меня – пугливая, робкая, застенчивая, эгоистичная – и которой я никак не хотела быть. По прошествии лет она так и осталась юной белоручкой, страшащейся запятнать глас собственной натуры; мне же пришлось перекроить истины, отыскать новые идеалы, научиться соответствовать собственным ожиданиям. Вероятно, эта неприязнь, крывшаяся в отдельных человеческих чертах, и стала той причиной, по которой я не переносила ее на дух, и жаждала уйти оттого как можно дальше.

Совсем скоро после того случая с бумагами к нам в дом наведался высокий молодой человек. Он работал в здании Совета, иногда выступал на центральной площади перед жителями Ущелья, провозглашая новые законы, принятые в Метрополе, или делая важные объявления, касающиеся города. Каждый волчок знал его в лицо, а людишки, – жалкие, точно мухи, – даже кланялись ему или делали реверансы, встречая на улицах. Увидать его в собственном доме, означало прославить себя на всю округу, ибо это ни с чем не сравнимая сенсация, снисхождение богов. Мы все занимались хозяйственной работой: тетка набивала тюфяки соломой, Мария пыталась не запачкать руки, перебирая фасоль для ужина, а я, на заднем дворике, возилась в маленьком огородике, где собирала последние крохи урожая. Две двери – почти напротив друг друга – оказались распахнуты, но первыми жандарма увидали тетка с сестрой.

– Здравствуйте, уважаемый, – никак не смутилась родительница.

– Добрый день, госпожа Бона.

В затхлом, скудном домишке со старой мебелью, крошащимися потолками и трухлявыми половицами, этот денди пытался отыскать себе место поприличней, дабы усадить свой священный зад. Тетка постелила старую газету, которую я украла из библиотеки, на кухонный стул, и указала гостю рукой. Я тут же себе представила роскошные залы его собственного дома – хоть никогда в жизни их не видала, – стерильно чистые, блестящие, с дорогой мебелью, выписанной из Ас-Славии или Метрополя… Весь его вид говорил о том, что он насмехается над нами.

– Приношу соболезнования, – заученно изрек посетитель. – Вы, стало быть, супруга скончавшегося?

– Все так.

– Нас насторожил один инцидент, имевший место несколько дней назад. Вы пытались ввести в заблуждение государственных деятелей, внушая о необходимости выплатить вам деньги, причитающиеся вашему супругу. Но супруг погиб, а, значит, государство вам больше ничем не обязано.

– Я лишь хотела получить свои деньги по праву, – не испугалась тетка.

– В мои обязанности входит выписать вам штраф за неподобающее поведение. Однако этот штраф мы пришьем к вашему личному делу. – Он порылся в своей кожаной сумке-почтальонке и достал несколько выбеленных листов бумаги. – Ах, вот оно что. Это ваш второй штраф. Если подобное повториться в третий раз, вы вынуждены будете отправиться в тюрьму на известный срок – двадцать дней, после чего обязаны еще десять дней добровольно-принудительно работать там, где вам укажет Совет.

Тетка никак не реагировала.

Жандарм выписал квиток и передал его Боне. Она отложила его на буфет, оставшийся от нашей бабушки, и прикрыла каким-то камнем-бруском.

– Сроку вам ровно месяц, далее штраф растет и…

– Знаю я эту вашу систему, – отрезала тетка.

– Тем лучше для вас, – улыбнулся гость. – Я должен заполнить кое-какие бумаги и взять с вас подпись, – довольно мирно продолжал он.

Они разговаривали о родственных связях, и, когда он услыхал о том, что сестра тетки погибла вместе с мужем несколько лет назад при взрыве, лицо его тут же стало серьезным, будто ему это совсем не понравилось. Он стал расспрашивать о собственных детях тетки, но в эту секунду я что-то уронила, и лицо жандарма – красивое, если бы не злые глаза – обратилось в мою сторону.

Он встал и решительно направился к другой раскрытой двери, где я, уже испугавшись, глазела на его высокую фигуру.

– А ты кто такая, девочка?

Он присел рядом и подолы его серого, блестящего пиджака, едва коснулись простой черной земли.

Сердце мое колотилось от чудовищного страха – людей я всегда боялась. Но тут подбежала тетка и затараторила, точно наседка:

– Это так, просто девчонка, соседская девчонка. Она ходит к нам помогать по хозяйству. Видите, спина моя уже немолода. Уже совсем сложно справиться. А дочь моя болеет часто, незачем ей на сквозняках находиться… Ступай, – она скоро подтолкнула меня в плечо и указала на соседский дом, – возвращайся домой, Армина, ты сегодня нам очень помогла. Приходи ужинать.