Шамбала

Миновав полузаброшенные гаражные постройки, и свернув в сторону многоэтажных домов, совсем скоро я наблюдала, как из соседнего подъезда выходят завсегдатаи библиотеки. До чего странно: библиотека в пятиэтажном доме. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет в Ущелье обзаведутся подобными заведениями!

Потрепанная входная дверь рядом была открыта, и с постели свешивалась тоненькая ножка Руни, а где-то рядом не находила покоя Тата – не то раскладывая вещи, не то ломая голову над предметом грядущего ужина.

Я оставила велосипед у двери и зашла в душную темную комнатку. Постели разобраны, чемоданы разбросаны – мы явно не задержимся здесь надолго.

– Идем ужинать в «Шале», – сказала Тата.

Я пожала плечами.

– Деньги спрячьте. Нам еще здесь жить.

Как долго? Кто знает. Весь минувший день, рассекая окрестности городка, мысли мои занимали внутренние пересуды и диалоги: как скоро нас отыщут, заметил ли меня кто-нибудь сегодня днем, что делают комитетники… Один-единственный страх явился моим постоянным спутником в течение многих лет, так что я не нашла иного выхода, кроме как смириться с ним.

Снедаемая этими же мыслями в тот же миг, я сняла шапочку, спустила волосы и превратилась в обычную Каю, которую знали те, кто жил со мной в этом убогой конуре.

– Денег хватит еще на неделю, – сказала Тата. – А потом надо искать работу.

Я посмотрела на Руни, которая из-за усталости, вызванной нескончаемой дорогой, все никак не могла заставить себя подняться, пусть день и клонился к закату, – и погладила конструкцию велосипеда. Мы стояли поодаль, и все же я говорила приглушенно.

– Возвращайтесь в Ас-Славию. Министерство подыщет вам работенку в какой-нибудь отдаленной области… А я должна уехать.

Голова Таты чуть нагнулась в сторону, и лицо ее – некогда такое суровое в первый год нашего знакомства – изобразило подлинное сочувствие.

– Остановись, Кая, – мягко, тихо произнесла она. – Ты должна где-нибудь остановиться. Ты не можешь вот так всю жизнь переезжать с места на место.

– Может быть, ты мне запретишь это? – быстро съязвила. – Господи! – вскрикнула в отчаянии. – Умереть бы мне вместе с ними! Разве это справедливо: они там, спят в земле, бог весть где, я даже не знаю, где находятся их могилы – их не найти! А мне положено скитаться черт знает для чего и прокручивать в своей голове каждую проклятую секунду этой проклятой жизни! Потому что если я останусь на месте, я сойду с ума, слышишь?! Я наложу на себя руки, как это было в тот день!

Я выдохнула, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Нещадно скоро колотилось сердце. Мне двадцать семь, а бунтую так, точно семнадцать.

Столкнулась взглядом с наивной Руни, что застыла с книгой в руках. Вот уж кто останется бесхитростно-честной до конца.

– Что случилось? – пропищал ее голосок, и я едва не заплакала, отвернувшись.

– Ничего, милая, – бросила Тата.

– Она никогда этого не вспомнит, – произнесла я. – Перед отъездом врачи сказали, что может быть, увидав родные места, она вспомнит… какие-то счастливые моменты. Может быть в прошлом она испытывала радость, стоя, например, на опушке… или видя цветы… И увидав это снова, вся картина в голове восстановится. Они сказали, есть шанс. Но она не вспомнит. Не вспомнит даже ребенка, которого потеряла так скоро… Сколько мы уже здесь? Она думает, это очередная экскурсия…

– Кая, – Тата устало водрузила свое тело на железную ограду, – столько лет прошло. Здесь все другое – совсем не то, что было раньше. Для нее так даже лучше. Лучше не помнить всего этого, как ты.

Той ночью, не в силах уснуть, под покровом тьмы я вышла из квартирки и направилась в сторону волчьего пустыря. Ни в одном окне не горела лампа – все мирно почивали и видели прелестные сны. Ни один гуляка не встретился на моем пути, ни один ночной писака не изливал страницам душу в свете ночника, и никакие стражи порядка не тревожили моей размеренной прогулки. И все же я лихорадочно оглядывалась по сторонам, как когда-то очень давно, молясь о провидении и удаче.

Шла не прямой дорогой: кое-где сворачивала, бродила у старой церкви, все еще не восстановленной после бомбардировок. Рядом с ней, на пригорке, установили монумент: огромный восходящий к небесам пик в полой мраморной окружности. Поднявшись на холм, в свете луны, различала гравировки многих имен, которые могла бы воспроизвести даже в самом глубоком беспамятстве: Белов Гор, Дария Лия, Дария Лурк, Лога Сет, Ручински Али, Ручински Артур, Ручински Сфорца, Шиман Агафья, Шиман Филипп… Конечно же, здесь целые списки – соседи, знакомые, местные лекари, гадалки, рабочие… Но эти строчки выделяются особенно. Сквозь них мелькает лицо Сета – предводителя местного населения. Старый волк Сет… Он один боролся за собственные идеи.