Мало того, перед Первой мировой ее вовлекали в “солидный” союз с великими державами. А теперь французы обсуждали с Литвиновым проект “Восточного пакта” СССР с Польшей, Эстонией, Латвией, Финляндией, при содействии Парижа были заключены пакты о ненападении с Польшей и Румынией [115]. Нетрудно понять, что такой пакт мог стать лишь “красной тряпкой” для немцев, не давая Москве никакого реального выигрыша. Сами же западные державы от участия в коллективной безопасности уклонялись. И явно двурушничали, поощряя политику Гитлера.
В 1933 г. Германия демонстративно вышла из Лиги Наций, создала министерство авиации – пока еще гражданской, но уже можно было начать разработки для воссоздания военной. В 1934 г. при поддержке тех же англичан и французов, не только СССР, но и Гитлер заключил пакт о ненападении с Польшей. Таким образом немцев подталкивали к альянсу с поляками, и ясное дело, против кого. А идея даже и рыхлого “Восточного пакта” повисала в воздухе.
В июне 1934 г. Гитлер упрочил свою власть, в “ночь длинных ножей” уничтожил руководство штурмовиков, которые стали играть в партии роль оппозиции, требовали углубления “национальной революции”. Да и вообще вносили “революционный” разброд, лихорадили страну погромами, манифестациями, пьяными бесчинствами. На призывы угомониться и указания фюрера, что “революция” завершена, оппозиция не реагировала. Что ж, тогда командиров штурмовиков, более тысячи человек, попросту перебили. А заодно, до кучи, истребили и прочих неугодных политических деятелей.
Никого на Западе это не шокировало, не возмутило. Напротив, фюрера расхваливали. Британская газета “Дейли Мейл” в 1934 г. писала: “Выдающаяся личность нашего времени – Адольф Гитлер... стоит в ряду тех великих вождей человечества, которые редко появляются в истории”. Видный американский политик С.Уоллес в книге “Время для решения” провозглашал: “Экономические круги в каждой отдельной западноевропейской стране и Новом свете приветствуют гитлеризм” [139]. Нацистам прощалось все! Гестапо, казни, пытки, концлагеря. В Берлине было аккредитовано множество иностранных журналистов, но информация об этих преступлениях в мировую прессу почти не попадала. Западные политики без колебаний и брезгливости пожимали руки представителям гитлеровского режима, приглашали на международные встречи, заключали соглашения.
По условиям Версаля Саарская область Германии с угольными копями на 15 лет была передана под управление Лиги Наций. Но срок международного контроля истек, нацисты провели плебисцит, и 1 марта 1935 г. Саар – “залог”, удерживаемый победителями, воссоединился с Германией. И тут же Гитлер отбросил прочие версальские условия. 10 марта в Германии было провозглашено создание военно-воздушного флота, 16 марта подписан закон о всеобщей воинской обязанности – вместо 100-тысячного профессионального рейхсвера вводился обязательный призыв в армию. Пока это была лишь серия “пробных шаров”, при энергичном противодействии Запада не поздно было пойти на попятную. Однако ни малейшего противодействия они не вызывали.
Кроме того, у германо-французских границ предусматривалось сохранение демилитаризованной Рейнской зоны. 7 марта 1936 г. Гитлер ввел в нее войска. Это также было “пробным шаром”. Силенок у Германии было еще очень мало, в операции она смогла выставить всего 30-35 тыс. солдат без танков, без самолетов. Поэтому командирам частей строго-настрого указывалось: если французы двинут на них хоть одну роту, боя ни в коем случае не предпринимать и отходить обратно на исходные рубежи [203]. Но французы и англичане пальцем о палец не ударили. А Лига Наций лишь спустя 13 дней после ввода войск приступила к голосованию –
Уже функционировали Бухенвальд и Равенсбрюк, но и это никого не отталкивало. В 1936 г. в Германии прошли Олимпийские игры – и ни одна страна не отказалась в них участвовать (в отличие, скажем, от игр 1980 г. в Москве). А французская делегация, выйдя на арену стадиона, изобразила перед трибунами “немецкое”, т.е. нацистское приветствие. Публика ответила ревом восторга. А в 1937 г. Франция пригласила Германию принять участие во Всемирной выставке. Нацистское руководство приняли в Париже весьма радушно, никто не устраивал ему обструкций, не выражал отвращения.