Шамбаров В. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Нет, представлять дело таким образом, что теракт всего лишь усилил подозрительность Сталина и дал ему повод для физических расправ с противниками, было бы слишком упрощенно и неверно. Но убийство Кирова послужило толчком, от которого начали раскручиваться новые нити. И стало обнаруживаться то, что раньше не замечали или удавалось прятать. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно, в Кремль мог проникнуть любой, о перемещениях лидеров партии и государства знали все кому не лень.

Мало того, вскрылся целый клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в “моральном разложении” – сексуальных извращениях. Сталину этот бывший друг и группа связанных с ним “старых большевиков” стали омерзительны. Он писал Кагановичу: “Енукидзе – чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести в ним дружбу” [208]. Также выяснилось, что охрана и обслуживающий персонал Кремля свободно обсуждали личную жизнь руководства, распускали по Москве сплетни. Некоторые признавались, что слышали в Кремле “антисоветские разговоры” и даже такие, которые попадали под обвинение в “террористических намерениях”. Многих, как Енукидзе, поснимали с постов, охрану перетрясли. Двоих расстреляли, три десятка посадили, Каменеву увеличили срок с 5 до 10 лет (по “кремлевскому делу” проходил его брат).

А проверки, начатые в парторганизациях для выявления замаскировавшихся групп троцкистов и зиновьевцев, обнаружили новые “феодальные княжества”, которые образовались в областях, районах, различных ведомствах. Партийные боссы и чиновники вели себя, как местные “царьки”, хищничали. И Сталин провел очередные кадровые перестановки, выдвигая “верных” (или тех, кого считал “верными” себе). В Политбюро ввел Микояна, во главе ленинградской парторганизации поставил Жданова, московской – Хрущева. 4 мая 1935 г. генеральный секретарь обратился напрямую к народу, осудив “неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров” к простым труженикам, “этому самому драгоценному капиталу”. Призвал рабкоров (рабочих корреспондентов) широко освещать такие случаи в печати.

Но толку было мало. Разве рабкоры не зависели от местного начальства? А проверку коммунистов, начатую в рамках кампании обмена партбилетов, областные руководитель фактически саботировали. Покрывали своих знакомых, подчиненных. Несмотря на троекратные указания ЦК, контроль со стороны Главного управления кадров во главе с Ежовым, проверка началась с запоздением на полгода, охватила лишь 81 % коммунистов и, как констатировал ЦК, установка на изгнание троцкистов и зиновьевцев осталась не выполненной.

Однако на дальнейшее развитие событий наложился еще один важный фактор. После убийства Кирова представители сталинского аппарата впервые основательно влезли в работу самого мощного “удельного княжества”, настоящего “государства в государстве” – НКВД. Его руководство уже не могло скрывать и заглаживать всю получаемую информацию. А структуры троцкистов и зиновьевцев все же зацепляли, их дела раскручивались, выявлялись все новые связи. В то же время от внешней разведки поступала информация о контактах Троцкого со своими сторонниками в СССР, о его связях с иностранными спецслужбами.

Попутно всплывали и открытия случайные, но многозначительные. Скажем, когда шли ревизии по “кремлевскому делу”, в кладовой был обнаружен забытый сейф Якова Свердлова. Вскрыть его смогли далеко не сразу, только при помощи квалифицированного вора-“медвежатника”. А в сейфе нашли золотые монеты на 108,5 тыс. руб., 705 золотых изделий с драгоценными камнями, бумажные деньги на 750 тыс. руб., бланки чистых и заполненных паспортов, в том числе иностранных.…

И в сознании Сталина разрозненные кусочки “мозаики” начали складываться в единую картину. Темные дела Троцкого, Свердлова и их ставленников. “Загадки” в их деятельности. Существование в СССР широкого оппозиционного подполья, связанного с зарубежными центрами, а через них – с иностранцами. И странная повторяемость катастроф, в которые выливались буквально все крупные советские начинания. Получалась картина заговора. И вовсе не внутрипартийного, антисталинского, а международного. Направленного против Советского государства.

Когда пришло это понимание? Момент можно датировать хоть и приблизительно, но все же достаточно определенно. Конец 1935 – начало 1936 гг. Потому что в феврале 1936 г. начались массовые аресты троцкистов. Без всяких дополнительных поводов, но их стали брали всех, подчистую. А НКВД получил указание пересмотреть дело об убийстве Кирова. Причем имеются данные, что как раз в этот период Ягода начал “саботировать” следствие, вызвав недовольство Сталина и его подозрения, что шеф НКВД чего-то опасается [208].