Шамбаров В. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Нет, не сцепились. Это не входило в планы ни Гитлера, ни Сталина. И не входило в планы американской “закулисы”. Фюрер хорошо понимал, что если он углубится в Россию, оставлять за спиной 115 франко-британских дивизий слишком опасно. Или ударят или, по крайней мере, продиктуют свои условия. Поэтому нарушать мир с русскими было рано. А для Москвы альянс открывал возможность вернуть российские территории, утраченные в гражданскую войну. 17 сентября, когда разбитая Польша по сути перестала существовать, границу перешли советские дивизии. Западная Украина и Западная Белоруссия воссоединились с СССР.

27 сентября был заключен полномасштабный советско-германский договор о дружбе и границе, закрепивший и уточнивший раздел в Восточной Европе. И отношения между двумя державами установились, казалось бы, великолепные. Ведь и немцы помнили тесные связи с Советским Союзом во времена Веймарской республики, многие из них поворот в политике Гитлера восприняли как возврат к старому альянсу. Чему и фюрер подыгрывал. Он в беседах с приближенными называл свой курс “инсценировкой нового раппальского этапа” [27].

Такая инсценировка была ему необходимой, чтобы перебросить войска на противоположное направление. Уже 25 сентября 1939 г. начальник генштаба Гальдер записал в дневнике о “плане фюрера предпринять наступление на Западе”. А 27 сентября, в день подписания договора с СССР, Гитлер поставил перед своими военачальниками задачу “наступать на Западе как можно скорее, поскольку франко-английская армия пока еще не подготовлена”. Однако выяснилось, что германская армия еще менее подготовлена для такой масштабной операции. Вроде, и война в Польше была скоротечной, но в наличии осталось лишь треть боекомплекта боеприпасов – требовалось заново копить их, копить горючее. Оказалось необходимым ремонтировать танки, машины, участвовавшие в польской кампании, поскольку запасной боевой техники у немцев не было. И запчастей тоже не хватало.

Поэтому состояние “странной войны” вполне устроило нацистов. Оно давало возможность не спеша, без помех изготовиться к сокрушительному удару. Чтобы не нарушить это состояние, фюрер даже запретил своим подводным лодкам топить британские корабли. И продолжал морочить головы западным правительствам. Передавал предложения о мире через шведского бизнесмена Далеруса, итальянского министра иностранных дел Чиано, в выступлениях перед рейхстагом заявлял: “Если англичане действительно хотят мира, они могут обрести его через две недели, и без каких-либо унижений”. Из-за чего ссориться-то? Неужели, из-за какой-то “мертворожденной Польши” [203]?

Но Чемберлену и Даладье уже нельзя было клевать на такие дешевые приманки. Отвечали уклончиво – дескать, если Германия хочет мира, нужны “дела, а не только слова”. Что ж, для фюрера это стало хорошим поводом обвинить европейские демократии в эскалации войны. Однако многие западные политики и военачальники (во Франции – большинство) были вовсе не против того, чтобы замириться. При условии, если Германия вновь станет “предсказуемой” и обратится против СССР. Об этом вел неофициальные переговоры посол Англии в Ватикане Осборн. Посредником в заключении мира готов был выступить и папа римский Пий XII. В это время нацисты вовсю репрессировали католическое духовенство в Польше, но понтифика, судя по всему, это не смущало. За примирение на Западе он готов был содействовать “урегулированию восточного вопроса в пользу Германии”, то есть предоставлению нацистам свободы рук в Восточной Европе.

Советский Союз в начавшейся войне декларировал нейтралитет. Но Англия и Франция рассматривали Москву фактически в качестве германской союзницы. Составлялись планы бомбардировок бакинских нефтепромыслов и городов Закавказья британской авиацией, диверсий на советских промышленных объектах (Сталин и об этом знал от своей разведки, и подобные сведения, естественно, не способствовали симпатиям к западной коалиции). Лорд Горт и генерал Паунелл всерьез разрабатывали фантастический проект удара по Германии... с востока. Поскольку, мол, укрепления линии Зигфрида слишком сильны, и целесообразнее будет наступать из Ирана через Кавказ, попутно разгромить Советский Союз – и атаковать Германию с того направления, где она защищена слабее.

Но на реальных фронтах “странной войны” творились вещи еще более фантастические. Ряд германских высокопоставленных военных являлись убежденными “западниками”, осуждали изменение политики Гитлера, считая единственно верным альянс с Англией и Францией против СССР. А некоторые были не просто “западниками”. Как уже отмесалось, адмирал Канарис еще в Первую мировую войну, работая в США, установил связи с британской разведкой. Теперь в абвере возникло гнездо заговорщиков, принявшихся работать на англичан. Им передавались все планы операций, замыслы германского командования. Сроки наступления фюрер переносил трижды, с ноября на январь, потом на март, потом на май. Времени для подготовки к отпору к союзников было более чем достаточно. Но ничего сделано не было.