Шамбаров В. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

На крушение Советского правительства рассчитывали и нацисты. Фельдмаршал фон Клейст впоследствии признавал: “Надежды на победу в основном опирались на мнение, что вторжение вызовет политический переворот в России... Очень большие надежды возлагались на то, что Сталин будет свергнут собственным народом, если потерпит тяжелое поражение. Эту веру лелеяли политические советники фюрера”. Однако власть Сталина оказалась гораздо прочнее, чем считали в Берлине. И гораздо прочнее, чем демократические правительства Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, валившиеся от первых же серьезных потрясений. Впрочем, ситуация могла быть иной, если бы в СССР сохранилась многочисленная “пятая колонна” оппозиции, способная объединить недовольных и нанести удар в спину. Но ее больше не существовало…

А военные катастрофы вызвали не только разброд и распад. Они пробудили в России и совершенно иные процессы. Над страной лилась песня, совсем не похожая на те, которые раньше пелись в Советском Союзе: “Идет война народная, священная война…” И Сталин назвал войну Великой Отечественной. Уже 28 июня 1941 г. местоблюститель патриаршего престола Сергий сообщал экзарху Русской Православной Церкви в Америке митрополиту Вениамину: “По всей стране служатся молебны… Большой религиозный и патриотический подъем”. И сам митрополит Сергий молился в Москве “о даровании победы русскому воинству” – молился при огромном стечении народа.

На смену разгромленной и сдавшейся молодежи призывались из запаса и занимали место в строю люди старшего поколения. Выросшие еще в царской России, ветераны Первой мировой – сохранившие в душе идеалы патриотизма, а нередко и веру в Бога. И именно им пришлось выправлять положение, останавливать зарвавшегося врага. Может показаться парадоксальным, но это факт – только в СССР и только в Великой Отечественной войне пожилые, плохо вооруженные ополченцы дрались лучше многих кадровых дивизий. Ну а другим приходилось заново учиться любви к своему Отечеству, учиться на собственном опыте, а то и на собственной шкуре. Потому что в Россию пришли вовсе не “избавители” – пришла орда хищников и убийц.

Белорусские, украинские, русские деревни заполыхали не в ответ на действия партизан, а просто так, для отстрастки. Чтобы сразу запугать народ и отбить мысль о сопротивлении. Улицы захваченных городов сразу оклеивались приказами с угрозой смерти за все, от “саботажа” и нарушения комендантского часа до незарегистрированных домашних животных. Начались расстрелы заложников по любому поводу. Так, в первый день оккупации Минска казнили 100 человек за какой-то оборванный провод. В Великих Луках расстреливали девушек за “неисполнение распоряжения военных властей” – за отказ идти в солдатский бордель. Широко развернулись и расправы над “коммунистическими активистами”, к коим до кучи причисляли депутатов захудалых сельсоветов, бригадиров, родственников советских офицеров, да еще и истребляли целыми семьями. Полным ходом пошли “реквизиции” с насилиями и грабежами.

А пленных оказалось слишком много, не знали что с ними делать. И приказ Кейтеля от 8 сентября 1941 г. разрешил “как правило” применение против них оружия [203]. То бишь уничтожать их на месте. Стали расстреливать, чтобы не возиться. Из тех, кого гнали в лагеря, добивали ослабевших и отстающих. А сами лагеря в большинстве представляли собой огороженные участки открытого поля , где люди находились на солнцепеке, дожде, холоде, без крыши над головой и почти без еды. И те миллионы солдат, которые столь легко сдались в начале войны, почти целиком вымерли в первую же зиму.

Спохватились нацисты только тогда, когда стало ясно, что боевые действия принимают затяжной характер. Германская промышленность и сельское хозяйство испытывали острый дефицит рабочих рук, а тут вдруг столько молодых мужчин погибли впустую. 28 февраля 1942 г. Розенберг писал Кейтелю: “Судьба русских военнопленных в Германии – есть трагедия величайшего масштаба. Из 3 млн. 600 тыс. пленных лишь несколько сот тысяч еще работоспособны. Большинство из них истощены до предела или погибли из-за ужасной погоды” [203]. Ну что ж, раз ñ ïëåííûìè îáîøëèñü так “бесхозяйственно”, решили выходить из положения другим способом. Угонами в рабство мирных граждан. Начали подгребать и “примаков”, устроившихся по деревням. Вот тогда-то и стало рождаться массовое партизанские движение.