Шамиль

18 августа на Гудул–майдане73 Барятинского встречал Самурский полк. В воздух летели шапки, солдаты кричали «ура!» и стреляли из ружей. Все это хорошо видели защитники Гуниба. С горы прогремело несколько пушечных выстрелов, но ядра до русских войск не долетели: слишком примитивны были орудия Шамиля. По специально расширенной тропе Барятинский поднялся на Кегерский хребет, где принял парад войск, которым предстояло штурмовать Гуниб.

Четыре дня безуспешно велись переговоры с Шамилем. 22 августа их прервали, а 23 августа командующий приказал начать военные действия. Весь день 24 августа по Гунибским укреплениям били пушки. С высот Кегера Барятинский отлично видел, как солдаты Апшеронского, Самур–ского, Северского и других полков, подсаживая друг друга, цепляясь за малейшие выступы, поднимаются все выше на скалы Гуниб–горы.

Когда у речки Гунибки появились солдаты Ширванского полка, Шамиль поехал в аул Гуниб. Он велел мюридам собираться туда же. Около 100 человек его людей засели слева от аробной дороги, на крутых скалах горки. Их укрывал лес. Когда ничего не подозревавшие солдаты стали вытягиваться по дороге, ведущей к аулу Гуниб, раздались пение молитвы и частые выстрелы. Солдаты Ширванского полка несколько раз бросались в атаку и сумели-таки зажать горцев со всех сторон. От метких пуль многие из них приняли смерть. Выхода из окружения для мюридов не было: позади них дорога обрывалась крутыми скалами, впереди — беспощадный противник. Горцы бросились в рукопашный бой с обнаженными кинжалами и шашками. Все 100 человек погибли здесь, оставшись до конца верными избранному пути.

Главнокомандующий требовал захватить Шамиля живым, обещая за него 10 тысяч рублей.

У Шамиля на Гунибе имелись 4 пушки. С 10–го по 15–е августа из пушек сделали всего несколько выстрелов по Кегерским высотам, не причинив, однако, ущерба противнику. Абдурахман в своих записках сообщает, что «у Шамиля из четырех одна пушка была исправна, да и та чугунная и без колес. Её сбросили с кручи, при падении она убила 15 солдат». «За неимением артиллерии, — говорит далее зять имама, — мы сыпали в неприятеля градом камней, которые нам в изобилии подносили женщины и дети».

Из 300–400 защитников Гуниба в руки противника попали менее 100 человек. При этом царские войска потеряли 9 офицеров, 162 солдата и 9 милиционеров. Подполковник С. Эсазде сообщает: «Женщины, распустив волосы, с плачем и криком бросались к ногам имама и, целуя его одежду, умоляли его покориться своей несчастной судьбе, иначе разъяренные солдаты ворвутся в их жилища и предадут все разрушению»[68].

На следующий день все 14 батальонов уже находились на верхней площадке конуса горы. Теперь и командующий мог последовать за ними. По дороге ему попадались раненые, лежали трупы мюридов. Иногда встречались солдаты, конвоировавшие по 2–3 пленных горца. Поднявшись на гору, Барятинский приказал оставить пальбу: против 56 рот царских войск у Шамиля имелось не более 1,5 роты. В 2 часа дня главнокомандующий послал парламентеров к Шамилю, но тот не захотел слушать их. Кази–Магомед уговаривал отца: «Подожди, дослушаем, что они хотят нам предложить». И имам в итоге согласился.

К фельдмаршалу привели чиркеевца Юнуса для переговоров. Встреча произошла в версте от аула Гуниб, в березовом лесу. Дважды ходил туда и обратно Юнус, но Шамиль все колебался. Напряжение нарастало с каждой минутой. «Проходит полчаса, — понимая значение для потомков всего им замеченного, пишет А. Зиссерман, — нет ответа, тишина кругом, все ждут с напряжением — что будет?»

Человек, 25 лет руководивший восстанием горцев, с минуты на минуту должен предстать перед своими врагами в качестве пленника.. Часы отбивали последние мгновения одной из самых длительных и жестоких войн..

Шамиль понимал, что дальнейшая борьба немыслима. Некоторые спрашивают, разве не мог имам, как и на Ахульго, вырваться из окружения? Несмотря на то, что Шамилю было 60 с лишним лет, он был еще крепок, и уйти из Гуниба не представляло труда для него. Бежать отсюда было гораздо легче, чем 20 лет назад из Ахульго. Шамиль мог это сделать 22 августа, когда переговоры были прерваны, и 24 августа, когда начался штурм, или, скажем, 25–го утром, когда солдаты стали подниматься к березовому лесу. Но дело не в этом. Когда в августе 1839 года Шамиль, бежал из Ахульго и двинулся в Чечню, он понимал, что поражение — не, конец, а только один из этапов войны. Теперь же это было очевидно, \ настал конец всей борьбы.

Стояла удивительная тишина. Тысячи солдат и офицеров, подготовившихся к штурму, ждали Шамиля. Некоторые стали шептаться, что имам нарочно оттягивает время и с наступлением темноты, вероятно, собирается бежать. Вот, наконец, между землистого цвета саклями показалась толпа мужчин. Их головные уборы обвязаны чалмами.