Шамиль

В то время переводчиками у генерал–губернатора в Темир–Хан–Шуре служили Джахбар–Ага из Гимр и Агакиши из Унцукуля. На запрос из Петербурга они ответили, что лично, Хасана–Хаджио не знают, но перечисленные им люди действительно были на Ахульго. Хасану–Хаджио разрешили носить имя и фамилию, данные родителями, но товарищи по службе по–прежнему называли его Парамоновым.

Участвовать в боях против Шамиля и сородичей Малачиханов категорически отказался, но зато, когда началась Крымская война, с удовольствием уехал на фронт. В Севастополе ашильтинец находился все 11 месяцев обороны. О нем знали и лестно отзывались адмиралы Нахимов, Корнилов, Истомин. Дагестанец закончил войну, имея несколько высоких наград. Он был среди самых доблестных воинов Севастополя, которым оказали честь быть принятыми российским императором.

В год приезда Шамиля в Калугу Малачиханову–Парамонову было 32 года, он имел чин штабс–капитана, служил в Колыванском пехотном полку и был женат на русской женщине. Под его командованием в ту пору находилась рота солдат, расположенная в деревне, километрах в 30 от Калуги.

Перед тем, как являться к Шамилю, Малачиханов–Парамонов переодевался в гражданское платье. Он тщательно скрывал историю своей необыкновенной жизни, хотя, как нам кажется, имам мог бы правильно понять его.

После свидания с Шамилем Магомет и его брат Хасан–Хаджио уехали в деревню. Здесь между ними произошел примерно такой разговор:

— У тебя есть дети? — спросил Хасан–Хаджио.

— Один сын, — отвечал Магомет.

— Будут еще, а сына привези мне. Не просил бы, если бы мог иметь своих, — сказал ему офицер.

Магомет исполнил просьбу брата и привез ему семилетнего сына Нури–ча. Когда Нурич первый раз пришел в дом Шамиля, его перецеловали все женщины, а имам посадил мальчика на колени и долго ласкал. По щекам видавшего виды горца текли слезы. Кази–Магомед усердно учил Нурича Корану, а в деревне жена Хасана–Хаджио — русскому языку.

Шамиль очень полюбил мальчика. За одну неделю по его приказу дочери сшили Нуричу отличный костюм. Учили обычаям и порядкам, какие были на родине. Затаив дыхание, мальчик слушал рассказы о Кавказской войне. Прошли годы. В 1886 году, когда Нуричу исполнилось 16 лет, сын имама Мухаммед–Шеффи, служивший в царской армии, забрал юношу к себе. Через два года, когда Нурич мог получить первый офицерский чин, он отказался от этой возможности. Уехал в Дагестан.

Шамиль и мужчины его дома совершали загородные поездки и даже путешествия. Горожане не раз их видели за речкой Ячейкой, где проводились скачки. Обычно имам устраивался на вершине крутого спуска к речке. Кази–Магомед и Мухаммед–Шеффи иногда, с позволения отца, принимали участие в ристалищах, но не на приз, а для собственного удовольствия. Один из свидетелей этого зрелища писал: «Мне давно, еще мальчиком, дважды пришлось видеть, как джигитовали на своих скакунах сыновья Шамиля и черкесы его свиты, ной до сих пор не могу забыть той смелости и изумительной ловкости, какую они обнаруживали во время своих головокружительных упражнений»[89].

В мае 1860 года Шамиль с мужчинами ездил за 30 верст от Калуги на писчебумажную фабрику Говарда. Им показали все процессы изготовления бумаги, начиная от топки печей и кончая тем, как бесконечная широкая лента бумаги режется на листы и укладывается в стопки. После этого дагестанцев познакомили со способом изготовления некоторой продукции. Шамиль, не отрываясь, смотрел на все, что ему показывали, а объяснения слушал с величайшим вниманием.

На приеме, устроенном в честь дагестанцев, имам поблагодарил хозяев и, заканчивая свою речь, сказал, что в Петербурге он удивлялся всему, но большей частью безотчетно. Здесь же, как он говорил, ему «удалось постигнуть настоящее значение человеческого ума и пользу науки»[90].

На обратном пути только и было разговоров, что об увиденном. Ехали через сосновые леса, вдали возвышались небольшие горки, покрытые лесом. Шамиль сидел грустный. После долгого молчания он произнес: «Если бы я имел в Дагестане хотя бы сотую часть того, что я видел в России и в Петербурге, — я бы не был теперь в Калуге»[91],

В другой раз, 2 июня 1860 года, имам сам попросил, чтобы ему показали бумагопрядильную фабрику. Пристав тотчас исполнил желание своего подопечного. После осмотра производства Мухаммед–Шеффи рассказал историю, которая привлекла внимание А. И. Руновского. По словам сына Шамиля, у них в Ведено имелась свои бумагопрядильная фабрика, только меньшего размера, и принадлежала она акушинцу по имени Али–беи. Он сделал машины собственноручно. Шамиль подтвердил слова Мухам–меда–Шеффи. Еще он сказал, что бывал на своих военных заводах, интересовался там прежде всего содержанием солдат и тем, не обижает ли их кто-нибудь.