Шамиль

Переговоры опять начали затягиваться. Проволочка была из‑за миллиона рублей, который хотелось получить горцам. Ответ на их притязания звучал категорично: или Шамиль получает сына и 40 тысяч рублей, или князь Чавчавадзе отказывается от жены, сестры и детей. Но в последнем случае имам не увидит более Джамалутдина. Срок на размышление был дан до 5 марта. Шамиль созвал в Ведено почетных стариков и наибов, передал им ответ Чавчавадзе, а затем сказал послам князя: «Возьмите его семейство, я его более держать не намерен». Поблагодарив их, Шамиль отправил делегатов в Хасавюрт, куда они прибыли к сроку, 5 марта.

Когда деньги были пересчитаны, разложены по мешкам, отмечены сургучными печатями той и другой стороны, уложены на подводы, царские войска, охранявшие Джамалутдина и деньги, тронулись к укреплению Кутинское. Вместе с сыном Шамиля выехали князь Чавчавадзе, переводчик Грамов и другие.

По просьбе имама в Маюртуп явился Грамов. Было 4 часа утра. Шамиль приказал тотчас же подать чай, угощение. Утомленное его лицо выдавало, что он не спал всю ночь. Поблагодарив Грамова, он произнес: «Завтра у нас большой день. Надо, чтобы никакой измены не было… Еще я хотел сказать, — продолжил Шамиль, — что хотя, по нашим обычаям, отец и не должен встречать сына, но я выехал навстречу, собственно, для того, чтобы проводить моих..» (речь шла о княгинях и их близких, — Б. Г.)[109].

Имама беспокоила мысль об измене. Он предупредил Грамова, что на рассвете прикажет всем наибам, чтобы ни один из них не смел переступить границу места встречи. Подкрепляя эту мысль, он добавил: «Где в деле участвуют большие люди, там должна быть честность»[110]. Затем задал несколько вопросов.

— Что же сын мой, здоров ли он?

— Слава богу, здоров.

— Он, вероятно, ни слова не знает по–татарски?

— Так, но это понятно: он столько лет прожил в России. Но вы за это не притесняйте его, он поживет с вами и выучится.

— Поверь, что он будет у меня жить, как захочет. Пусть только живет со мною[111].

Шамиль признался, что всю ночь не спал, думал о встрече с сыном.

Встреча состоялась на следующий день на чеченской реке Мичик. На одном берегу, на горке, находились войска: 6 рот пехоты 9 сотен казаков и 6 орудий. Над ними развевалось голубое знамя с генеральским вензелем. Солдаты стояли сомкнутыми рядами. Приказ был ни в коем случае не стрелять, но быть готовыми при надобности атаковать противника. Играл духовой оркестр. На. другом берегу под большим черным зонтом на траве сидел Шамиль. В пятистах метрах позади него, укрытая в лесу, в абсолютной тишине стояла кавалерия — 5 тысяч человек. Имам временами становился на колени, чтобы удобнее было смотреть, и наводил подзорную трубу в сторону войск: может, почувствует отцовское сердце, который из офицеров его сын. Но расстояние было велико.

День выдался на редкость ясный, светило вечернее, но довольно яркое солнце. В стан горцев прибыл Грамов. Шамиль попросил его взять 35 мюридов, пленниц с детьми, его сыновей Кази–Магомеда и Мухаммеда–Шеффи и отвести их всех на 250 метров за реку. Туда же Шамиль предлагал привести его сына Джамалутдина, кого‑либо из офицеров и для сопровождения их 35 солдат. Грамов согласно кивнул и двинулся первым. За ним тронулись арбы с княгинями, 16 пленных грузин, 35 мюридов во главе с сыновьями Шамиля. Кази–Магомед ехал на белой лошади, в белой черкеске и белой папахе. Мюриды представляли собой нечто вроде гвардии, это были самые отчаянные бойцы Шамиля, все они имели наградные знаки — звезды и круглые пластинки из золота или серебра. Одеты мюриды были также богато. Вся эта группа производила сильное впечатление.

Когда горцы дошли до назначенного места за Мичиком и остановились, Грамов поскакал к своим. Вскоре с противоположного берега отправились Джамалутдин, князь Чавчавадзе, барон Николаи и 35 человек штуцерных. За ними следовали 16 пленных горцев и две фурштадские повозки с деньгами.

Вдруг кто‑то из мюридов не выдержал и, чтобы поскорее увидеть вблизи сына Шамиля, пришпорив коня, помчался навстречу. Но их поняли правильно.

Мюриды поцеловали руку Джамалутдину. Через минуту подъехали и остальные во главе с Кази–Магомедом. Братья горячо обнялись. В это время мюриды опустили ружья дулами вниз и запели: «Ла–Иллах–ил–аллах».