Шамиль

Затем началось прощание. Расставались тепло, как родные. Князь Чавчавадзе, бывшие пленницы и их люди уехали на свой берег. Едва горцы повернули к себе, как из толпы бросился к Джамалутдину 16–летний юноша. Джамалутдин догадался, что это его младший брат Мухаммед–Шеффи. И на этот раз стояли мюриды, опустив ружья и отдавая почести. Проехав немного, Джамалутдин заметил отца, который сидел под зонтом. По бокам, поджав ноги по–турецки, на коврике сидели два пожилых человека, видимо, какие‑то важные люди. Позади на легком ветру колыхалось большое знамя с серебряными надписями из Корана. Когда до Шамиля оставалось шагов 30. Джамалутдину подвели вороного коня. Глаза Шамиля загорелись: он увидел, с какой легкостью сын оказался в седле. Джамалутдин так же легко спрыгнул и медленно подошел к отцу. Они обнялись и долго стояли так. По лицу Шамиля текли слезы, но он их не стеснялся и не вытирал. Все понимали важность минуты. Никто из пяти тысяч всадников не шелохнулся, а пели свое «ла илла–ха». Освободившись из объятий отца, Джамалутдин стал по правую сторону от него. Тут только Шамиль заметил четырех русских офицеров, стоящих поодаль.

— Кто они такие? — спросил имам. Грамов ответил, что офицеры провожали его сына. Шамиль велел передать свою благодарность. Расставаясь, Джамалутдин обнялся с товарищами. К этому все отнеслись с пониманием. Человек 50 мюридов провожали офицеров за реку Мичик.

Джамалутдин снова прыгнул в седло и поехал рядом с двумя своими братьями. Подъезжая к войскам, он обратил внимание на их строгие боевые порядки. У каждого отделения имелось свое знамя. Командиры находились перед фронтом и держали ружья в правой руке. На правом фланге всей кавалерии можно было увидеть две пушки. Позади них на нескольких арбах — снаряды. Джамалутдину это очень понравилось. Но когда по команде начальников мюриды произвели несколько перестроений, а в заключение устроили скачки с джигитовкой, сын Шамиля пришел в восторг. После всего этого наибы и младшие командиры получили возможность поздравить сына Шамиля с благополучным возвращением. Он отвечал улыбкой и отдавал честь. Через час войска углубились в лес, праздник кончился, начались суровые будни.

… В России не переставали интересоваться судьбой Джамалутдина. Но сведения, поступавшие из владений Шамиля, были скупы. Говорили, что сын имамй совершил путешествие по Дагестану и Чечне, посетил свою родину Гимры, поднимался на Ахульго, заходил в Ашильту, откуда была родом его бабушка по отцу — Баху–Меседу. Джамалутдину разрешалось поступать так, как ему заблагорассудится, только одного у него просил отец — жениться на дочери чеченского наиба Талгика — молоденькой девушке. После гибели легендарного наиба Шамиля Ахверды–Магомы чеченцы стали менее послушными. Чтобы их нового наиба связать с собой родственными узами, и нужен был этот брак. Джамалутдин выполнил просьбу отца. Шамиль просил его взять в свои руки административное управление краем, но сын не проявил интереса и желания заняться этим.

Джамалутдин быстро вспомнил аварский язык и теперь иногда беседовал с отцом в свободное время. Рассказывал ему о России, тамошних порядках, о железной дороге, заводах, фабриках. Он говорил, что победить такую страну, как Россия, невозможно, она слишком огромна, и людей в ней более 100 миллионов.

— А мы не стараемся победить Россию, — отвечал Шамиль, — мы хотим, чтобы нас оставили в покое.

Джамалутдин иногда отправлял письма знакомым в Россию. Шамиль не противился этому. Сын читал также русские книги, журналы. И это разрешал отец. Однажды Джамалутдин пригласил к себе Хаджи–Али из Чоха и предложил перевести с арабского на аварский язык Коран. Ученый боялся имама, но сын его уверял, что не только берет ответственность на себя, но и щедро вознаградит за работу. Хаджи–Али сделал перевод двух первых сур Корана; получилось как будто неплохо. Затем ученый и Джамалутдин отнесли перевод самому Шамилю. П. К.Услар писал, что будто имам также похвалил работу и сказал, что оба они делают богоугодное дело, но что война с врагами Дагестана еще богоугодней, и пусть Хаджи–Али и Джамалутдин сейчас обращаются скорее к сабле, чем к перу.

Насколько нам известно, старший сын имама после возвращения на родину ни в одной военной операции не участвовал, впрочем, его, кажется, никто и не заставлял.

Джамалутдин был в смятении. Оторванный от привычной жизни, от друзей, невесты, он не знал, что делать. Он вернулся на родину, к отцу, к братьям, к бабушке Баху, которая нянчила его в далеком детстве. Но успокоение не приходило. Шамиль предложил ему поехать к брату Кази–Магомеду в Карату, где был удивительно чистый воздух, чудесная природа. Джамалутдин прожил некоторое время в Анди, затем с женой переехал в Карату. Еще в дороге он почувствовал недомогание. Здоровье его стало ухудшаться.