Шамиль

Однажды Мухаммед–Шеффи подошел к живописной группе горцев, оказавшихся кабардинцами. Генерал заинтересовался, откуда они, из какого аула и что делают в Кисловодске. Горцы ответили, что они специально приехали, чтобы увидеть его, сына Шамиля.

Мухаммеду–Шеффи разрешались свободное перемещение по всей территории царской России и даже поездки за границу.

Как‑то в Париже с ним приключилась занятная история. Читая французскую газету «Фигаро», генерал обратил внимание на одно объявление. Там говорилось, что Мухаммед–Шеффи находится в Париже, что он получил много ран на войне и чудом спасся. Газета извещала, что желающие могут увидеть сына Шамиля всего за один франк. Мухаммед–Шеффи поехал по указанному адресу, заплатил франк и оказался лицом к лицу с «сыном Шамиля». Это был громадного роста человек, брюнет, одетый в черкеску и обвешанный с голойы до ног оружием. Мухаммед–Шеффи обратился к шарлатану.

— Вы действительно сын Шамиля? — спросил он, едва сдерживая себя.

Жулик, услышав русскую речь, стушевался, но вскоре овладел собой и, оправившись, начал рассказывать небылицы. Дагестанец пожалел шарлатана и не выдал в руки полиции, но предупредил, чтобы тот не выступал от его имени. Об этом эпизоде Мухаммед–Шеффи также рассказала Захарьину, и тот включил рассказ генерала в свою книгу «Шамиль в русском плену».

В последний раз И. Н. Захарьин встречался с Мухаммедом–Шеффи в 1901 году. Тогда только и было разговоров, что об англо–бурской войне. Все прогрессивное человечество сочувственно относилось к бурам. Писатель также заговорил как‑то с генералом о бурах. Мухаммед–Шеффи заметил: «А вот моему отцу 50 лет назад никто не помогал».

Сын Шамиля хотя и жил на чужбине, но был по–дагестански гостеприимен. Он обычно сам разливал чай, резал хлеб, подавал на стол. Сам встречал и провожал гостей. Снимал с вешалки и подавал гостю пальто, помогал надеть. Протестующим Мухаммед–Шеффи говорил: «Гость — твой господин, а ты его слуга, это говорил мне мой покойный отец; услуживая вам, я исполняю его завет и приказ».

Шамиль в 1866 году, готовясь к отъезду из России на богомолье, написал своему племяннику Джемал–Эддину, гимринскому старшине, письмо. В нем, в частности, говорилось: «Когда мы подумали относительно имения нашего, находящегося у вас, а именно: дом, пахотные места и сады, то не нашли более полезного употребления имения этого, как завещать его… сиротам нашего селения. И поэтому мы завещаем… чтобы половинной частью с дохода имения пользовался тот, кто будет управлять имением, то есть поливать сады, пахать поля и поправлять дом, другая же половина должна быть обращена на пользу сирот. Собирай сирот в свое время в мой дом и раздавай им указанную часть дохода с имения.

… Что же касается до моего дома, то в нем пусть живет тот, кто будет управлять имением, и пусть он поправляет его, чтобы он не разрушался. А тебя уполномачиваю, Джемал–Эддин, распорядиться: отдашь, кому хочешь, или же оставь в своих руках. Кланяйся нашим родственникам, особенно жителям селения вообще…»

Будучи в Гимрах, от колхозника Абдуллы Магомедова (1906 года рождения) мы услышали следующий рассказ: «Житель нашего селения Гу–сейн–Гаджи Базарганов по торговым делам как‑то ездил в Петербург. Когда это случилось, в Гимрах никто не помнит. Думаю, что путешествовал Гусейн–Гаджи еще до моего рождения, но после смерти Шамиля. Так вот, земляк наш был в Петербурге. На одной из площадей города он случайно встретился с генералом. Видал генералов Гусейн–Гаджи в Петербурге и до этого дня, но те его даже не замечали. Этот же генерал, когда поравнялся с горцем, подозвал его к себе. У гимринца душа ушла в пятки: в чем дело? Но каково же было удивление Гусейн–Гаджи, когда начались расспросы. Разговор шел на русском языке.

— Откуда приехал, кунак? — спросил генерал.

— Из Дагестана, — ответил горец.

— Дагестан большой, а из какого округа, аула?

— Хунзахского округа, из Гимр.

Услышав это, генерал обрадовался и пригласил горца к себе. Назавтра, когда они встретились, генерал сказал, что он сын Шамиля Мухаммед–Шеффи, и стал расспрашивать о родственниках, близких и дальних, о хозяйстве.

— Если ты сын Шамиля, — заметил гимринец, — то должен говорить по–аварски.

— Пожалуйста! — улыбаясь, ответил генерал, и далее оба стали беседовать на родном для них языке.

Во время беседы выяснилось, что Гусейн–Гаджи — сын Джемал–Эдди–на, а следовательно и родственник Мухаммеда–Шеффи, вот тут‑то генерал и напомнил земляку о письме–завещании Шамиля, написанном в 1866 году его отцу. Перед расставанием генерал дал Базарганову денег, для того, чтобы дом, где родился Шамиль, привели в образцовый порядок и устроили в нем музей.

Вернувшись домой, Гусейн–Гаджи на месте развалившейся сакли Шамиля построил двухэтажный дом. Внизу был хлев, а наверху — четыре комнаты. Одна из комнат с тех пор считается комнатой Шамиля.