Шамиль

И каждый бы сделал наибшей,
Любимой назвал бы женой,
Затем, что и в битве погибший
Жены не заслужит такой[116]

.

Грузинские княгини, бывшие в плену у Шамиля, от самой Шуанет услышали следующее о дальнейших событиях: «Долго мы томились в неволе, но, наконец, родные мои были все освобождены ценою выкупа… Шамиль не отпустил только меня, но я согласилась пожертвовать собою ради родных… В это время меня склоняли к принятию исламизма, но, впрочем, не приневоливали. Я долго не соглашалась отказаться от своей веры, но, когда увидела и ближе узнала Шамиля, он мне понравился, и тогда, из любви к нему, я решилась на все. Теперь мне хорошо»[117].

Анна Ивановна, разумеется, должна была изменить имя. Говорят, Шамиль в это время читал в какой‑то книге рассказ о благочестивой женщине Шуанет.

… Над строгой строкою Корана
Дала она вечный обет,
И стала красавица Анна
Женой Шамиля — Шуанет[118]

.

Имеется немало свидетельств, говорящих о. необыкновенной красоте этой женщины. Грузинские княгини при первой же встрече с ней нарисовали ее портрет следующими красками: «Это была женщина лет 30, высекая, белая, полная, очень свежая, хорошенькая…»

Вместе с княгинями Орбелиани и Чавчавадзе в плену находилась француженка госпожа Дрансе. По приезде домой и она выпустила в Париже книгу, где уделила также место жене имама Дагестана: «Шуанет среднего роста, — писала госпожа Дрансе, —трудно встретить женщину, у которой губы были бы красивее, нежели у нее, волосы нежнее, кожа белее»[119].

«Она действительно прекрасной наружности», — с восторгом сообщил Илико Орбелиани, видевший жену Шамиля в 1842 году. Князь упрекал Шуанет в том, что она забыла веру, родных и свое отечество. Шуанет же уверяла Орбелиани в своих глубоких чувствах к родине и родственникам, но с не меньшей гордостью говорила и о своей любви к Шамилю.

— Она любит Шамиля, — констатировали сестры–грузинки, —любит глубоко и искренне.

Однажды, во время разговора с Шуанет, они услышали слова, похожие на исповедь: «Я была прежде в России, и хотя была очень молода, однако уже кое‑что понимала. Я из большого семейства, видела многих и слышала многое… И что же? Уверяю вас, что Шамиль, хоть и татарин, но, право, лучше иного христианина»[120].

Дрансе отмечала: «Но надо послушать Шуанету, когда она говорит «Шамиль», надо следить в это время за изменениями ее физиономии… надо слышать, с каким наслаждением она произносит это любимое имя!»[121]

«Вот уже минуло 15 лет, как я сделалась женою его, —признавалась Шуанет Дрансе, — но я проливаю слезы только тогда, когда он бывает в походе и не присылает за мной. Если я в чем‑нибудь провинюсь, он никогда не показывает недовольного вида, а обращается со мной ласково, как с ребенком…»

Шамиль, который на людях не проявлял каких‑либо нежностей, иногда уступал ее желаниям. И тогда Шуанет, закутанная в чадру, садилась на лошадь и в сопровождении большого конвоя отправлялась к месту боевых действий. Жила она в палатке мужа, куда с минуты ее приезда вход посторонним был категорически воспрещен. Их любовь была взаимной. Шамиль чувствовал себя юношей, когда видел Шуанет.

Царицей сердца имама, бесспорно, являлась только она — это признавали все.

«Нередко, — рассказывал по возвращении на родину князь И. Орбелиани, — она (Шуанет — Б. Г.) заставляла степенного имама прыгать с собою по комнате»[122].

Жена Шамиля была добра и проявляла заботу обо всех, кто в ней нуждался. По ее просьбе имам приказал улучшить питание, разрешил выходить княгиням на веранду подышать свежим воздухом. Нередко она тайком приносила какие‑либо сласти их детям. Жизнь пленниц скрашивалась и ее рассказами, советами, добрыми известиями с их родины — Грузии. «Я имела счастье понравиться ей, — писала госпожа Дрансе, — и, благодаря этому, я ни на минуту не была разлучена с княгинями»[123].

Шуанет никогда не интересовала причина войны, ее не занимала политика. Весь круг ее интересов сфокусировался на личности Шамиля. Вне его мир как будто не существовал.

«Шуанет не занимается ничем, — заметили пленные княгини, — кроме красоты своей, ничего не придумывает, кроме новых и всегда новых средств для развлечения или утешения мужа, которого она любит глубоко и искренне»[124].

Когда Шамиль уходил в поход, Шуанет молилась, держала уразу и очень страдала. Женщина боялась войны, потому что она беспрерывно отвлекала от нее любимого человека и могла его убить. Но Шуанет думала и о других. «Не понимаю, чего ищут люди! — часто говорила она. — Зачем они воюют, когда могли бы жить мирно и счастливо со своими семействами».