Шампанское для аферистки

— Никого не было, Екатерина Андреевна… Ну честно не было…

Катя кивала и ласково улыбалась. Так они молча смотрели друг на друга секунд тридцать. Томился на блюдце бутерброд.

— Девчонка приходила, — не выдержал дежурный. — Волосы такие длинные, одета прилично…

Астафьева понимала, что описывает он Оксану Фарафонову, зная ее характер, Катя вполне допускала ее приход.

— И долго она там пробыла? О чем разговаривали, слышал?

— Пробыла недолго, выбежала вся в слезах. Я в камеру-то сразу спустился, думал, бандюган этот ее обидел, а он тоже сидит бледный, весь в расстроенных чувствах. Я, Екатерина Андреевна, думаю, что попрощались они так. Да и правильно! Она-то, сразу видно, из приличной семьи, а он — бандюган, одно слово…

— Много она тебе денег оставила? — прервала Катя.

— Пятихатку, — честно смотрел дежурный. Катя улыбалась. — Ну ладно, штуку…

— Сдашь в общую кассу полторы, — железным голосом велела Астафьева. — Я проверю!

Остаток дня она провела в областном СК, сдавая дело. Уже под вечер совершенно вымотанная, с единственным желанием прямо сейчас поехать домой, вернулась в контору забрать кое-какие документы. На скамейке у ее кабинета сидела Лариса Фарафонова и, нахмурившись, смотрела в стену перед собой.

— Вы мне повестку прислали на сегодня, на шесть часов, — повернула она голову на звук Катиных шагов.

Астафьева машинально посмотрела на часы — половина восьмого.

— Проходите, — поспешила она отпереть кабинет.

Катя действительно в очередной раз вызвала Фарафонову по делу Максима. Она, да и сам Федин, уже смирились, что просто избавиться от того заявления не выйдет, значит, нужно, чтобы его дело хотя бы спустили на тормозах. Ссориться с Фарафоновой нельзя.

— Кофе, Лариса Георгиевна? Как вы любите?

— Не нужен мне ваш кофе! — грубо ответила та. — Я что, для этого здесь два часа проторчала? Вместо того, что посадить этого оборотня в погонах Федина, вы меня таскаете на допросы! Измором решили взять?!

Катя, привыкшая к подобным выпадам, не отреагировала, тем более что Лариса вскоре сама затихла. Астафьева все же приготовила кофе, думая о том, насколько же, должно быть, плохи дела у той дома, раз ей больше по душе сидеть два часа под дверью следователя, чем общаться с мужем и дочерью. Не из гражданской ведь сознательности Фарафонова ее ждала? Ларисе, наверное, очень тяжело сейчас.

У Кати лишь на мгновение мелькнула мысль, что воспользоваться этим неэтично. Но, с другой стороны, не воспользоваться и позволить поломать Федину карьеру — глупо…

В сейфе у Астафьевой стояла бутылка коньяка — из дела преподавателя-взяточника. Катя, неловко кашлянув, вытащила ее из сейфа, как бы невзначай пронесла перед носом Фарафоновой и убрала в шкаф. Лариса отреагировала мгновенно:

— Вы еще и пьянствуете на работе?! Хороша прокуратура!

— Что вы, Лариса Георгиевна, — искренне запротестовала Катя, — это вещдок. Очень важная улика.

— Коньяк? Им что, отравили кого-то?

Астафьева улыбнулась:

— Нет, с коньяком все в порядке — он из дела о взяточнике. Приступим к опросу? Еще раз расскажите, в каком состоянии в тот день вы нашли вашего пасынка?

Фарафонова не отвечала. Катя подняла взгляд — та просяще смотрела на нее:

— Екатерина Андреевна, у вас ведь рабочий день уже окончился?

— Да, два часа назад.

— А может, тогда плеснете коньячку немного в кофе себе и мне?

Два раза Астафьевой предлагать не нужно было — упускать шанс поговорить по душам с Фарафоновой она не собиралась.

На этажах Следственного комитета было темно и тихо, только тетя Валя звенела в конце коридора ведрами. В запертом изнутри кабинете Астафьевой сидели две женщины. Одна — в кителе с погонами в следовательском кресле, закинув ноги в туфлях от Кристиана Лабутена на письменный стол, — это была Лариса; вторая, сняв туфли и по-турецки усевшись на стуле для посетителей, заливисто над чем-то хохотала:

— Ну ты даешь, Лара!

— Это еще что, Катюш, у нас в администрации такие анекдоты каждый день! Никому уже не смешно, — она резко погрустнела. — На работе-то весело, а домой идти иногда вообще не хочется. Муж — тряпка! Ни помощи от него, не поддержки, только над древностями своими трясется целыми сутками… Ну и шел бы тогда в музей работать, чего в политику переться, если ни черта в ней не понимаешь?! Да ладно, я уже смирилась с этим, но Оксанка! До сих пор не могу понять, когда я ее упустила…

— Все образуется, Ларочка, — растрогалась Астафьева. — Оксана просто молоденькая совсем, но она не плохой человек… Я, конечно, в воспитании детей ничего не понимаю. Да и нет у меня детей. И мужа нет, — она вдруг всхлипнула от жалости к себе, — никакого. Да и не будет уже.

— Не говори глупостей, Катюш, — теперь растрогалась Лариса. — Ты молодая, красивая. Да пальцем помани только, любой…

Но Астафьева только отмахнулась, с трудом сдерживая слезы — после бутылки коньяка на двоих ее совершенно развезло.

— А он тебе замуж предлагал идти, да? — с любопытством спросила Фарафонова, убирая со стола ноги.

Катя, утирая слезы, кивнула:

— Почти… Я не уверена, но, по-моему, предлагал.

— Это как? — расхохоталась Лариса.