Шампанское для аферистки

Зайцев кинул на меня недобрый взгляд, но обвиняемый действительно имел право на свидание с защитником наедине, ответить Зайцеву было нечего. Он медленно собрал все свои бумаги и так же неспешно покинул допросный кабинет. Лязгнул металлический засов, и мы остались вдвоем с Аленковым. Тот молчал.

— Григорий Григорьевич, я знаю, что вы не настаивали на предоставлении вам адвоката и, возможно, в защите ваших интересов не нуждаетесь вообще. Я должен был уточнить это сразу, и мы бы не тратили время попусту. Так вам нужна моя помощь?

В самом деле, может быть, этот профессор-тихоня и грохнул жену, а теперь раскаивается и хочет в тюрьму на большой срок? Для чего мне из-под себя выпрыгивать?

— Кто вас прислал? — не ответив на мой вопрос, спросил Аленков.

— Меня никто не присылал. Но ваш знакомый — Станислав Аристов передал мне, что вам нужна помощь квалифицированного юриста. Я могу ее предоставить, но и вам нужно кое-что сделать.

Он упрямо молчал — я не сдавался:

— Послушайте, на вас у них ничего нет! Даже факт убийства не установлен на сто процентов. Если грамотно к вопросу подойти, то, я уверен, окажется, что вас даже задержали незаконно! Чуть-чуть надавить — и вас уже сегодня с извинениями выпустят на свободу!

— Тебя как зовут? — перебил меня Аленков.

— Алексей.

— А я Гриша, — признался он и вздохнул.

Только в этот момент лицо его выразило нормальные чувства, а не аморфную безучастность. И я чисто по-человечески ему посочувствовал: он потерял близкого человека, а мы с Зайцевым — два моральных урода — с пеной у рта спорим, кого хотела подставить Аленкова своим самоубийством.

— Послушай, — снова осторожно начал я, стараясь все же достучаться до него, — тебя ведь не было рядом, когда она принимала эти таблетки?

— Нет! Конечно нет!

— А могли у нее быть причины это сделать?

— Не знаю… В последнее время она странно себя вела: всего пугалась, вздрагивала без причины, целыми днями просиживала дома взаперти. Когда я думаю, что мог ей хоть чем-то помочь и не помог…

— Вряд ли ты бы ей помог, если задумала убить себя. Сейчас главное — вытащить тебя, поэтому в подробности с Зайцевым не вдавайся — отвечай кратко и по существу. Вот если следователь тебя спросит, считаешь ли ты себя косвенно виновным в ее смерти, можешь ответить, что да, чувствуешь свою вину.

Гриша закивал, подтверждая, что так оно и есть.

Да уж, ситуация у него — врагу не пожелаешь. А главное, с каким цинизмом я это ему говорил — а что делать? Сочувствие сочувствием, но лучше пусть потом в церковь ходит и свечки своей Даше ставит, чем зону топтать по-дурости. Признаться, я не был теперь уверен, что Аленкова покончила с собой, но и то, что убил ее не Гриша, казалось мне очевидным.

Вернулся Зайцев, дожевывая что-то на ходу и пряча за папкой с уголовным делом булочку.

— Ну? Поговорили? — радостно спросил он. — Будете отвечать на вопросы, Аленков?

— Буду, — решительно кивнул Гриша и глянул на меня, ища поддержки.

— Вот и славно.

Тут же посыпались вопросы: имя, фамилия, год рождения, род занятий. Покончив с официальной частью, следователь перешел непосредственно к делу:

— Аленкова Дарья Ивановна — ваша супруга?

— Да.

— Как давно вы женаты?

— Около года.

— Последние месяцы вы жили вместе?

— Нет… — помялся Гриша и, вспомнив, видно, мои наставления, ничего добавлять не стал.

Вот и хорошо. Чем больше уточняющих вопросов задает Зайцев, тем проще понять, в какую сторону он клонит. Ведь должны ж быть какие-то доказательства посерьезней — не косвенные, а прямые. Потому что, что бы я клиенту ни говорил, ни один следователь не вынес бы обвинение Аленкову без достаточных на то оснований.

— А почему вы не жили вместе? — поинтересовался Зайцев.

— Ну… мы собирались оформить развод.

— Прожив вместе всего год? А почему?

— Это личное… — Гриша с мольбой посмотрел на Зайцева.

— Прошу вас ответить, — настаивал следователь.

Гриша теперь с мольбой посмотрел на меня. Я еле заметно кивнул. А что? В уголовном процессе нет понятия «неприличный вопрос».

— Мы поссорились. Даша уехала к матери, а когда вернулась, сказала, что встретила другого и подает на развод.

— Значит, ваша жена первой заговорила о разводе?

— Ну да…

— А вы этого не хотели?

— Конечно нет! — вспылил возмущенно Гриша.

— Мой клиент имеет в виду, что как всякий нормальный человек, пытался сохранить семью, — вставил я. — Разумными методами.

— Ну да, ну да… — закивал следователь. А Гриша, похоже, даже не понял, что только что признался, что имел мотив убить супругу. Мотив этот называется ревность. Об этом разводе я не имел ни малейшего понятия, иначе, естественно, проинструктировал бы Гришу.

А Зайцев уже даже не допрашивал, а вел беседу — милую, непринужденную. Все-таки хорошо, гад, свое дело знает: Аленков уже расслабился и почти забыл, где он находится и с каким волком в овечьей шкуре разговаривает. А вот я сидел, сжавшись как пружина: сейчас Зайцев задаст самый главный вопрос. Задаст таким же легким тоном, а Аленков не сумеет сориентироваться и ответит не то…

— Вы давно видели жену?

Гриша вдруг снова напрягся:

— Не помню. Давно.

И тут я понял, что он врет.