Шампанское для аферистки

Почти в то же мгновение по лестнице поднялся Андрей Сорокин и молча застыл, не решаясь шелохнуться. Вслед за ним в кабинет протиснулись оба оперативника, и никто не знал, что делать. Петр Раевский, всегда сдержанный, интеллигентный и невозмутимый, переводил яростный взгляд с одного лица на другое, шумно дышал после бега и сжимал побелевшими пальцами рукоять пистолета. Он целился то в одно лицо, то в другое. Катя отчетливо видела, что оружие снято с предохранителя и уж точно заряжено, а по выражению лица Раевского можно было быть уверенным, что он собирается выстрелить.

На мгновение Астафьевой показалось, что взгляд Раевского прояснился, и вдруг остановился на ней.

— Запомните, я не считаю себя виноватым, — рука с побелевшими от напряжения пальцами еще сильнее сжала рукоять пистолета. — Я просто не вижу другого выхода…

Едва договорив, он резко поднял правую руку к виску и нажал на спусковой крючок.

Глава 18 Операция

В дом Фарафоновых, кажется, наконец-то пришел мир. Разумеется, папу не упрашивали вернуться на прежнюю должность и в Следственный комитет не прекратили таскать, но к этому все шло. Дело у следователей не продвигалось, доказать, что пресловутые монеты были взяткой, они не смогли. Очень помог дедушка, он выхлопотал для папы какую-то командировку в отдаленный регион и сказал, что за это время страсти в Старогорске улягутся и все о монетах забудут.

С Паши окончательно сняли обвинения, на днях Оксана даже виделась с ним. Правда, встреча оставила неприятный осадок…

Паша смотрел на нее недружелюбно и даже не предложил сесть. Не помогли и намеки, что Оксана все это время помогала его матери.

— Что, Оксанка, совесть, что ли, замучила? — ухмыльнулся на это брат. — Или боишься, я про твои шалости Ларисе расскажу? Можешь не волноваться, она теперь меня видеть и слышать не хочет. Предпочитает все вопросы решать через мамку мою, представляешь, до какой степени я ей противен?

С этими словами Паша прошел к входной двери и раскрыл ее, ожидая, когда Оксана уйдет. А девушку неожиданно довольно сильно задело, что Паша думает, будто ее не может мучить совесть.

— Я к тебе мириться, между прочим, пришла, — с возмущением ответила она. — Я готова признать, что виновата. Вспылила, с кем не бывает! Ну что ты, теперь до конца жизни будешь на меня дуться?

Паша раскрыл дверь еще шире:

— Иди, Оксана, я от тебя устал.

Еще раз возмутившись, Оксана вышла на лестничную площадку. Но решила все-таки уточнить:

— Ты действительно ничего не говорил маме?

— Не говорил! И не собираюсь. Я очень уважаю твою мать, не хочу, чтобы она знала, какое чудовище воспитала.

И закрыл дверь перед самым Оксаниным носом.

Девушка ехала в особняк в растерянности. Она не понимала, за что Паша так жесток к ней: она, конечно, виновата, но ведь все же обошлось. И мама обязательно простит его через некоторое время. И уж, конечно, чудовищем Оксана себя не считала. Вот Грег, или как его там на самом деле, чудовище! А она просто очень несчастная и невезучая…

Кстати, любые ее рассуждения по-прежнему так или иначе касались Грега. Правда, теперь она уже не жила ожиданием его звонка, не мечтала увидеть его тонкое лицо с щетиной или без — все равно. Зато она, припоминая все его поступки и слова, пыталась найти доказательства, что правильно поступила, выгнав его, потому что сомнения время от времени ее все же мучили.

Да, с момента расставания жилось намного спокойнее: никаких неожиданностей, никаких тайных встреч с подозрительными личностями, никакой неуверенности в завтрашнем дне. Но… вчера впервые за долгое время Оксана снова наведалась в «Скорпион», где купила пакетик с белым порошком, хотя, пока была с Грегом, не вспоминала о кокаине ни разу. Не связать эти два случая она не могла.

И еще немножко беспокоило то, что Грег не попытался позвонить или встретиться с ней. Это означало, что он только обрадовался, что освободился от нее, а признавать этого ох как не хотелось… Поэтому, когда Оксана увидела его на скамье в сквере рядом с университетом, сперва обрадовалась, лишь потом насторожилась.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она недружелюбно.

Втайне она ждала: Грег скажет, что не может без нее жить. Что сделает все, что она попросит лишь бы она осталась с ним. Оксана вряд ли бы осталась, но услышать эти слова очень хотела.

— Сам не знаю… — морщась от солнечного света и не глядя на Оксану, ответил Грег. — Сядем?

Вслед за ним Оксана опустилась на скамью, скрытую в зарослях уже начавшего желтеть шиповника, и настороженно ждала, что он скажет дальше.

— Ксюш, я много думал после того нашего последнего разговора, — он по-прежнему не смотрел на нее. — Ты тогда спросила, не надоело ли мне каждый раз начинать все заново. Надоело, Ксюша, до смерти надоело. Я устал от суеты и беготни. А когда ты ушла, я понял это особенно ясно. Я хочу жить нормально, как все. А ты — мой единственный шанс на нормальную жизнь, — только теперь он поднял взгляд, как будто ждал ответа.