Шампанское по воскресеньям

В понедельник рабочий день начался с того, что Юрий Львович в знак приветствия лишь кивнул мне головой. «Не в духе», – подумал я и сел за свой стол. После принял позу сосредоточенности: корпус слегка наклонён и упирается в край стола, пальцы сцеплены в замок перед грудью, глаза сканируют лицо шефа. Я знал, что при таком положении у него не возникали сомнения в том, что я его внимательно слушаю. Если честно – иногда я его не слушаю. В конце концов, имею я право не слушать то, что мне совершенно неинтересно?

Тут требуется пояснение. Кажется, я уже говорил, что мне двадцать восемь. Так вот, на основании разницы в возрасте шеф зачем-то проникся ко мне отеческими чувствами. А проникшись, решил, что имеет право время от времени поучать меня по поводу всего на свете. Мне же кажется, что вполне достаточно того, что я терплю его замечания по работе.

Удобно расположившись, я приготовился узнать у Юрия Львовича причину, по которой он срочно вызвал меня к двенадцати. Дело в том, что я отпросился у него до двух – в качестве небольшой компенсации за субботу и воскресенье, потому что регулярные посещения спортивного клуба и тира – это не моя прихоть, а мои служебные обязанности.

Я с укором посмотрел шефу в глаза и после этого решил повременить с претензиями, потому что подобные глаза – пронзительные и неприятно колючие – бывают у моего начальника только по одной причине. В такие моменты я меняюсь под стать шефу: становлюсь собранным и внимательным. Юмор мой куда-то улетучивается, и я начинаю воспринимать Юрия Львовича исключительно как работодателя, наделённого правом отдавать приказы.

– Кто? – спросил я, мысленно перебирая фигурантов дела и стараясь угадать.

– Григорий Лесков.

Я расцепил пальцы, отлип от стола и выпрямился.

– А кто это?

– У тебя плохая память, его имя называла нам наша клиентка.

– Возможно имя, но точно не фамилию, фамилию я бы запомнил.

– Это соседский сторож госпожи Ревун, который не Василий.

Я вспомнил, что баба Катя действительно называла его имя, и мы с шефом его даже видели.

– Когда?

– В ночь с пятницы на субботу. Обухом топора по голове. Хозяева хотели приехать. Позвонили предупредить, чтобы приготовил баню, а он телефон не берёт. Попросили охрану заглянуть к нему.

– Есть что-нибудь интересное?

– Сторожа сначала избили. Губа рассечена, нос разбит, глаз заплыл. Труп лежал на полу навзничь. На трупе обычная домашняя одежда, а дело происходило ночью.

– Значит, прежде состоялся разговор, не сразу с постели, – догадался я.

– В доме Лескова есть небольшая печка. И в этой печке кое-что сжигали. Что именно, как ты думаешь? – спросил шеф.

– В печке собственного дома? До сегодняшнего дня держал при себе смертельную улику? Это же абсурд… Пояс от халата? – с сомнением уточнил я.

– Направление мысли верное. И удивление твоё вполне уместно. Но не пояс, для печки слишком мелко. Комплект постельного белья.

– Бельё полностью сгорело? – не успев подумать, спросил я.

– Если бы оно сгорело полностью, не было бы предмета для обсуждения! – рассердился шеф. – Одна наволочка частично уцелела. На наволочке остались следы губной помады, наволочка надорвана, может быть зубами или ногтями. Разводы остались непонятного происхождения, слюна или выделения из лёгких.

– Наволочку сохранили намеренно.

Шеф кивнул. Я вспомнил наши с ним рассуждения о переносе трупа и не по-женски застеленную простыню.

– Теперь понятно, зачем убийца перенёс труп. Уводил нас от спальни, потому что боялся, что оставил там следы.

Юрий Львович посмотрел на меня недовольным взглядом.

– Отсутствие следов – это всего лишь вопрос аккуратности и внимательности. Для начала ему просто потребовалось освободить кровать, чтобы постелить новую постель, – пояснил он и строго спросил: – Так какая у него была причина?

Я растерялся.

– Аккуратность аккуратностью, но предосторожности лишней не бывает. Поменял постель и перенёс труп… на всякий случай.

– Не на всякий случай

, – оборвал меня шеф. – Человек умер своей смертью и при этом лежит на идеально застеленной кровати. Как ты себе это представляешь? Постелил чистую постель, аккуратно лёг на неё, чтобы не помять и затем дал себе команду умереть, так что ли? Трудно придумать что-либо более подозрительное.

Я понимал, что сейчас мне лучше помолчать и послушать, что скажет начальник.

– Но и это не главная причина, – добавил шеф и воззрился на меня. – Такое впечатление, что все эти дни мы не вместе проводили расследование.

Шеф был зол, что случалось с ним не часто. Я лихорадочно вспоминал всё, что было связано со спальней и переносом тела в каминный зал, и не находил ответа.

– Иван, на этот вопрос ответила небезызвестная тебе госпожа Свешникова, когда мы с тобой находились в доме её сестры. Она рассказала нам, что после смерти мужа сестра спала на втором этаже, а спальня на первом этаже всегда была закрыта.

– И преступник знал это, – обрадовался я окончанию пытки.

– Свершилось, – сказал шеф и соскользнул с кресла.

Некоторое время мы молчали, отдыхая от повышенной эмоциональности предыдущего разговора.